— Пошли домой, — предложила я.
— Нет, давай еще походим.
Я оглянулась на пустое место там, где был его снимок, и подумала, что почему-то я совсем не так счастлива, как должна быть.
Мы зашли слишком далеко. Он явно переоценил свои силы и теперь был бледным от усталости. Мы медленно шли по мосту, и я рассказывала ему, как он любил этот мост и что, наверное, гулял здесь и ту ночь, когда на него напали. Мы подошли к той скамейке под деревьями, где он любил сидеть; к той скамейке, на которой его нашел парень из Иллинойса; парня звали Винс, как мы узнали позже.
— Мы часто сюда приходили?
— Довольно часто. Если надо было поговорить, если возникали проблемы. Здесь они как-то легче решались, может, из-за этого вида на город. Когда мы были маленькими, то часто мечтали об этом городе. Вернее, не маленькими, а уже подростками. Мечтали, как сбежим и поселимся здесь. «Нью-Йорк, Нью-Йорк»
[33]
. Знаешь, все ведь о нем мечтают. А мы собирались осуществить все мечты здесь. Ты сюда и уехал, и тебе здесь повезло.
— Я сбежал?
— Да, оба мы сбежали в каком-то смысле. Только ты сделал это физически, вот и вся разница.
— От чего я сбежал?
Я пожала плечами:
— Может, от себя?
— Недалеко же я оторвался, — засмеялся он.
— Нет, недалеко.
Он достал из кармана сложенную фотографию и посмотрел на себя.
— Я был хорошим человеком?
Странно было слышать, как он говорит о себе в прошедшем времени.
— Да. Интересным и добрым. Щедрым. Не простым. Но очень славным.
— А проблемы у меня были?
— Да, как у всех.
— Может, из-за них я пришел сюда ночью, как ты думаешь?
— Может.
— Я спрашивал у Чарли, был ли у меня парень.
— И что он сказал?
— Сказал, что у меня никого не было. Что я не жалел тех, кто меня любил. Почему, не знаешь?
Я покачала головой:
— Так про каждого можно сказать.
Он молчал.
— Я любила тебя. И сейчас люблю.
Я посмотрела на снимок у него в руке. Майами. Февраль, почти восемь месяцев назад. Я тогда переживала из-за того, что отпуск получился таким дорогим. Как глупо.
— Ты всегда заботился обо мне, когда мы были детьми. Защищал.
Он встал и опустился перед скамейкой на корточки.
— Меня ведь здесь нашли?
— Что ты делаешь?
— Ищу следы крови.
— По-моему, крови было мало.
Он сгорбился и оперся локтями о колени.
— Как ты думаешь, память ко мне вернется?
Я ответила не сразу, сначала подумала.
— Да.
— А если нет?
Я пожала плечами.
— Почему для тебя это так важно?
— Почему? Ты же мой брат.
— Я все равно буду твоим братом.
Но уже не тем, подумав я.
— Понимаешь, ты единственный человек, который меня по-настоящему знает, — сказала я. — Так было с самого начала, все время, пока мы росли.
— Как-то все это не в меру запутано, — вздохнул он. — Только не надо на меня давить, хорошо?
Я не успела ответить, потому что он воскликнул:
— Кажется, нашел! — Он наклонился к металлической ножке. — Хочешь посмотреть?
— Нет. Не хочу.
Он поднялся и опять сел рядом со мной.
— Знаешь, я теперь много думаю о сексе.
— Ну, тут я тебе не помощница.
Он засмеялся.
— Куда я за этим ходил?
— Не знаю. В клубы? В сауны? А Чарли что говорит?
— Говорит, что сводит меня.
— Тебе сейчас надо быть поосторожнее.
— Я потерял память, но я же, черт возьми, не идиот.
— Не идиот, — согласилась я.
Я лежала в постели слишком усталая и возбужденная, чтобы спать. Около четырех утра хлопнула входная дверь. Вечером я могла бы пойти с ними, но предпочла побыть одна: проветрить голову, избавиться от горечи, маячащей теперь за каждым моим словом; мне хотелось вина и музыки — побольше того и другого. Благодаря вину я быстро уснула, но скоро проснулась и теперь, лежа без сна, нервничала и мечтам о стакане воды.
Я услышала поднимающиеся по лестнице шаги; всего одна пара ног. Кто-то тихонько стукнул в мою дверь. Я встала и открыла.
— Привет, Элл.
— Чарли.
Он споткнулся и чуть не упал на меня, потому что был сильно пьян. Я подвела его к кровати и уложила. Выглядел он не лучшим образом.
— А он где? — спросила я.
— Не знаю. Его кто-то снял, и они ушли вдвоем.
— Ты насквозь промок.
— Никак не мог поймать такси.
Скорее, никто не хотел тебя брать, подумала я.
Он пытался рассказать мне что-то о вечере, о стриптизе, но скоро упал головой в нагретую мной подушку и замолк. Я раздела его и накрыла одеялом. Дыхание его было ровным и спокойным.
Я подняла жалюзи и выглянула наружу. Асфальт отсвечивал мокрым маслянистым блеском, но дождь уже кончился. На улице появились первые прохожие: уборщики, почтальоны. Я натянула свитер, который пах мокрой шерстью с тех пор, как я его постирала. Джо говорил, что теперь его можно носить только дома. Тот, прежний Джо.
На цыпочках я спустилась на кухню и открыла заднюю дверь, впуская в дом запах земли и дождя; он всегда вызывал у меня мысли о Корнуолле, и сейчас мне вдруг остро захотелось домой — туда, где сам пейзаж был соткан из печали, где холмы сбегали к морю, будто в отчаянии.
Входная дверь хлопнула еще раз, когда у меня закипал кофе. Наверное, Джо заметил свет в окне, потому что сразу же заглянул на кухню. Как ни странно, он был совершенно трезв.
— Привет. Это ты так рано встала или так поздно ложишься?
— Сама не знаю. Хочешь кофе?
— Не откажусь.
Мы потеплее закутались и устроились снаружи на старых складных стульях. Было холодно, но не слишком. С улицы доносился шум первых машин — предвестниц рассвета. Он оглядел садик и, кажется, остался доволен, хотя, возможно, это было просто слабое освещение: в тени незаметно тени.
