— Это со мной, — сказал он, лучась от самодовольства.
— Идите, девушка, я вам уже поставил зачет, — гаденько улыбаясь, сообщил лаборант.
Оля уже совсем было собиралась влепить пощечину наглому Максу, но вовремя заметила завистливые взгляды окружающих. Натянуто улыбнулась и вышла.
— Хорошо, что Алеша в другой группе, — пробурчала она себе под нос и отправилась в магазин покупать себе мороженое. До следующей пары оставался еще час.
Целых две недели оба потенциальных жениха не вспоминали о предложении руки и сердца.
Оля уже даже успокоилась и решила, что пока решать ничего не придется. Но расслабиться ей не дали. Первым очнулся Макс.
В одно прекрасное утро она обнаружила его у себя перед квартирой на лестничной клетке.
— Что ты тут делаешь? — возмутилась она.
— Тебя жду. А когда ты меня собираешься знакомить с родителями? Все-таки будущий муж…
Макс явно шутил, но, увидев слегка остекленевший взгляд Оли, нахмурился.
— Оль, я тебя не трогал две недели, я соскучился.
Фраза получилась двусмысленная, и Оля остекленела еще больше.
Макс немедленно разозлился.
— Оля, я не понял. Да? Нет? Скажи уже что-нибудь. Нет так нет, я не пропаду. Вон, Ленка по мне сохнет, как Ассоль по тому мужику с яхтой.
Упоминание Ленки вырубило Олю окончательно, и она заплакала. Не то чтобы ей уж очень хотелось плакать, но ничего умнее она придумать не смогла.
Макс среагировал неадекватно, разорался, хлопнул дверью в подъезд и ушел. Правда, через три минуты вернулся, прислонился к стенке и сказал:
— Оля, у тебя есть еще неделя.
— А потом? — Оленька шмыгнула носом.
— Потом? Потом — все! Прощай! У меня тоже самолюбие есть. Между прочим, я никому пока замуж не предлагал. Хотя они куда сговорчивее были.
«Вот потому и не предлагал!» — хотела сказать Оля, но не решилась. Да и говорить было уже некому: по окончании ультиматума Макс немедленно скрылся.
Оленька выскочила из подъезда, но потенциального жениха не обнаружила. На первую пару она еще могла успеть, но смысла в этом не видела — не то настроение, чтобы старательно копировать с доски непонятные закорючки. Оленька решила до метро пройтись пешком.
У физфака она оказалась за полчаса до окончания первой лекции. К ее изумлению, Алеша оказался снаружи. Правую руку он держал за спиной. Левой крепко прижимал к груди коричневый портфель. «Еще школьный, наверное», — подумала Оля.
— Привет, — сказала она как можно беззаботнее, — что, матан отменили?
— Нет… Может быть… Не знаю… Оля!
Квашин запнулся, набрал воздуха побольше, понял, что переборщил, выпустил излишки, снова вздохнул.
— Чего дышишь? — улыбнулась Оля. — Это такие специальные упражнения? Как у йогов в «Науке и жизни», да?
Алеша помотал головой, как лошадь, которую укусил овод, и резко выдернул руку из-за спины. Там оказалась не граната и даже не финский нож, а всего лишь букет ромашек. Причем даритель так вцепился в цветы, что Оле пришлось отнимать их практически силком. При этом она не могла избавиться от мысли, что снимается в новой версии «Приключений Шурика».
— Спасибо! — Оленькино настроение стало стремительно перемещаться от отметки «что-то непонятное» к «а не так уж все и плохо». — Только я хризантемы больше люблю. Желтые. Но все равно спасибо.
Оленька подумала и чмокнула Алешу в губы. Тот прерывисто вздохнул (наверное, все-таки переборщил с дыхательной гимнастикой) и сказал очень тихо, почти прошептал:
— Оля! Стань моей женой.
«Они сговорились», — эта мысль Оленьку даже не испугала.
— Я должна подумать.
— Ты уже подумала, — теперь Алеша говорил громко, но хрипло. — Целых три недели. Я настаиваю…
Несмотря на серьезность ситуации, Оля с трудом сдержалась, чтобы не прыснуть: уж больно жалко Алеша произнес последнее слово.
— А если нет, то что? — она изо всех сил старалась не улыбнуться (зачем травмировать слабую детскую психику).
— Переведусь в Москву, — Алеша наконец заговорил нормально, без пришептываний и похрипываний. — Меня в Физтех без экзаменов возьмут. Даже сейчас, я уточнял.
Желание смеяться сразу улетучилось. «Точно, — подумала Оля, — сговорились. Что ж они такие нетерпеливые?!»
— Лешка! Очень тебя прошу. Дай мне еще недельку, ладно?
Квашин насупился, засопел и сжал губы. «Господи! — испугалась Оленька. — Сейчас развернется и убежит!»
— Леш! — заговорила она как можно убедительнее. — Давай рассудим логично!
Слово «логично» на Алешу подействовало. Он перестал сопеть. «Что бы такого логичного придумать?» — тем временем соображала Оля.
— У нас ведь это серьезно? — начала она говорить, еще не зная, чем закончит. — Значит, на всю жизнь? А жить мы будем гораздо больше недели, правильно? У нас впереди… лет двадцать… тридцать…
«Что я несу? Какие тридцать? Через тридцать лет мне будет уже сорок восемь! Это даже не конец жизни — это глубокая старость!». Но останавливаться было нельзя, и Оленька продолжила:
— Что такое неделя на фоне тридцати лет?!
— Около одной десятой процента, — мгновенно ответил Алеша.
Это впечатлило, но не остановило Олю.
— Вот видишь! Это ерунда! Меньше, чем ерунда. Но за эту неделю я смогу до конца разобраться в себе. Лешка.
И Оленька прижалась к Алешиному синему пиджаку и затихла. Квашин вздохнул протяжно-безнадежно. «Еще неделю потерпит, — поняла Оля, — а одеколон ему нужно срочно сменить!»
Всю неделю Оля непрерывно думала: на лекциях, на практических, на лабах. Думала дома и в гостях, размышляла в общественном транспорте, анализировала, отходя ко сну. Даже во сне она не переставала взвешивать и прикидывать.
Оптимальным выходом было бы принять предложение сразу обоих, но этот вариант, к сожалению, пришлось отбросить. Только во сне Оленька иногда видела себя во главе мини-гарема: Макс бегал туда-сюда, добывая пропитание, а Алеша сидел у ног супруги и развлекал ее умными разговорами.
В реальности такая идиллическая картинка не складывалась. Должен был остаться только один. Алеша, несомненно, надежнее. Макс, очевидно, энергичнее. Алеша умнее. Макс веселее. Алеша настойчивее. Макс легче достигает цели.
В отчаянии Оля попыталась написать плюсы и минусы каждого на бумажке, но особенного толка не вышло — она моментально запуталась в этой высшей арифметике. Дошло до того, что Оленька решила обратиться за помощью к родителям. Она собралась с духом и направилась в комнату, которую родители — по общежитской памяти — называли «комната». Была «спальня», была «детская» и была «комната».
