"Я сказал Василию, что тебе нельзя расстраиваться и
волноваться, у тебя от этого мозги отказывают. В твоей медицинской карте
наверняка записано все, что касается лекарств. Ты поняла, чего я хочу от
тебя?"
- Давай будем учиться выводить математические символы,
- говорил он между тем. - Смотри внимательно и запоминай, какой символ как
выводить на экран. Для этого устанавливаем специальный режим и пользуемся
клавишей АН... Некоторое время они действительно занимались делом, потом Наташа
начала все чаще ошибаться и забывать то, что ей показывал Мирон.
- Да что с тобой? - с досадой спросил он. - Что ж ты
сегодня такая бестолковая? После бессонной ночи, что ли? Губы Наташи задрожали,
она отвела глаза. "Тьфу, болван, - обругал себя мысленно Мирон. - Зачем я
так с ней? Девочка в такой сложной ситуации, а я от нее требую Бог знает чего.
Другая на ее месте вообще ничего не соображала бы от ужаса, а она держится, и
держится превосходно".
- Я боюсь, - еле слышно проговорила она.
- Чего ты боишься? - спросил он как можно равнодушнее.
Внутри у него все похолодело. Так и есть, она не выдержала,
забыла обо всем и сейчас начнет обсуждать с ним вслух то, что предназначено
только для молчаливого и беззвучного монитора компьютера. Все пропало. А какой
был замысел!
- Я боюсь умереть здесь. Ты говорил с Василием
Игнатьевичем про лекарства?
- Нет, не говорил.
- Ты же обещал! Я так надеялась на тебя. А сегодня
опять пришел этот заморский врач и сделал мне укол. Он пришел один, без Василия
Игнатьевича, и я даже не смогла ничего ему объяснить, он же не понимает
по-русски. А вдруг мне станет плохо? Здесь никто не знает, как мне помочь. Я не
могу ни о чем думать, кроме этого, понимаешь? Ты сердишься, что я бестолковая,
а как я могу не быть бестолковой, если я все время только и делаю, что
прислушиваюсь к себе, нет ли признаков отека, озноба, зуда. Ты не понимаешь,
что такое аллергия! Ты не понимаешь, как это страшно, когда вдруг чувствуешь,
что дышать становится все труднее, в горле появляется ком, и он разрастается,
разрастается, заполняет собой все пространство, и ты уже не можешь глотать, а
потом начинаешь задыхаться! Она уже не говорила шепотом, она почти кричала, по
лицу ее текли огромные прозрачные слезы, губы тряслись. Мирон смотрел на нее и
с трудом удерживался, чтобы не дать торжествующей улыбке прорваться на лицо.
Она все поняла. И она все делает как надо.
- Хорошо, - сухо произнес он, - я сейчас же поговорю с
Василием, если ты настаиваешь. Только, ради Бога, перестань плакать, меня раздражают
женские слезы.
Он резко поднялся и вышел из комнаты. И тут же наткнулся на
недоумевающий взгляд охранника: с чего это Мирон вышел от девушки без команды?
Он должен заниматься с ней до тех пор, пока не привезут обед. Только тогда ему
разрешено пойти к себе.
- Мне срочно нужен Василий, - твердо сказал Мирон. -
Очень срочно. Я не вернусь к девушке, пока не поговорю с ним.
Охранник, не ответив ни слова, снял трубку висящего на стене
телефона. Через пару минут Мирон уже сидел в комнате Василия.
- Слышал, слышал, - озабоченно произнес тот. - И что ты
предлагаешь?
- Мое дело - предупредить. Она так напугана, что не
может заниматься. Если это правда, что должны приехать какие-то люди, чтобы
оценить ее интеллектуальный уровень и знание математики, то могу вам обещать,
что они будут страшно разочарованы. Я и раньше обращал внимание на то, что
Наташа показывает очень неровные результаты, то блестящие, то совсем
никудышные, но никак не мог понять, с чем это связано. Теперь я догадываюсь,
что у нее, по-видимому, бывают боли или она просто плохо себя чувствует, но
вынуждена терпеть, потому что боится, что вы дадите ей не то лекарство. Я
считаю, что вы должны знать об этом. В состоянии стресса, а тем более при
болях, она не может работать. Если же вы будете давать ей лекарства, то
последствия могут оказаться фатальными. Вы что, не знали об этом, когда
привезли ее сюда?
- Не твое дело, - хмуро буркнул Василий. - Она сама-то
знает, чего нельзя ей давать?
- В том-то и дело, что нет. Врачи в больнице знали, и
этого было достаточно. Я по себе знаю, врачи больным почему-то этого не
говорят, только в карту записывают. У меня один раз было такое. Мне аппендицит
вырезали, так врач после операции сказал, что я дал аллергическую реакцию на
одно лекарство. Так и сказал: "на одно лекарство". А на какое именно,
сказать не удосужился. Вы ж знаете, как врачи к больным относятся. Как к
подопытным кроликам, которым и знать не обязательно, что такое с ними проделывают.
- В карту, говоришь, записывают? - задумчиво повторил
Василий. - Ладно, я посмотрю, что можно сделать. Возвращайся к девочке и
работай. Кстати, что это ты там затеял с текстовыми редакторами? Лучше бы
химией с ней занимался.
- Вы не правы, - горячо возразил Мирон. - Сейчас без
компьютеров нигде не работают. Умение работать с текстами всегда смотрится
очень выгодно, если речь идет о работе. Конечно, если вы что-то недоговариваете
и речь идет не о том, чтобы дать Наташе какую-то работу...
- О том, о том, - нетерпеливо перебил его Василий. -
Больно ты заботливый, прямо брат родной.
- Так это от скуки, - усмехнулся Мирон. - Надо же чемто
заняться, коль вы на волю не пускаете. Отпустили бы меня в поселок, я бы там
себе зазнобу приискал.
- Перетопчешься. Зазнобу ему... Иди работай.
Мирон вернулся в комнату к Наташе. Лицо ее было заплаканным,
но в глазах горел немой вопрос. Он молча уселся рядом с ней за компьютер. На
свободном поле красовались ряды математических символов, а под ними вопрос:
"Я правильно поступила?"
Он сделал вид, что внимательно разглядывает написанные ею
формулы. Потом одобрительно кивнул.
- Умница, все сделала правильно. Можешь ведь, когда
соберешься. Тебе совершенно нельзя волноваться и расстраиваться.
- Да, я знаю, - кивнула Наташа.
Теперь в глазах ее было торжество.
Глава 16
Николай Васильевич Ташков помнил свою ученицу Смирнягину
очень хорошо.
- Жаль, что она совсем забросила спорт, - сказал он,
когда Александр рассказал ему о своей встрече с Зоей. - Очень способная была
девушка. Как у нее жизнь сложилась?
- Не очень. Живет с родителями, работает корректором.
Крутит роман с мужиком, который успешно морочит ей голову наличием
несуществующей жены, которую он якобы не может бросить. А она, дурочка, верит
ему.
- Странно, - покачал головой Николай Васильевич, - она
ведь была красивой девочкой. Подурнела?
- Что ты, папа, она стала еще красивее.
- Ты, кажется, был в нее влюблен? Не отводи глаза-то, -
усмехнулся Ташков-старший, - не думай, что я ничего не замечал.
