– Вы, как я понимаю, с телескопом?
– Правильно! Я вам не Сокуров, чтобы экранизировать собственное занудство! И я вам не Федя Бондарчук, чтобы фарцевать патриотизмом! Мне нужен расчисленный хаос бытия! Мне нужна история жизни, понимаете? В головах остаются только истории! Вы помните список кораблей в «Илиаде»?
– Нет, конечно…
– А кто похитил Елену?
– Парис.
– Вот вам и ответ!
– Тогда снимите кино про голую прокуроршу!
– Я не стервятник.
– А я не дятел, чтобы попусту колотить по компьютеру!
– Такова участь сценариста. Вы полагаете, Тони Гуэрра не так работал? Феллини гонял его как мальчишку!
– Но вы-то не Феллини!
– Так и вы не Гуэрра! Думайте, Кокотов, напрягайтесь! Или вы способны теперь думать только о ней?
– Ну, почему же… – покраснел писатель.
– Да все потому же!
…Наконец стала понятна причина пробки: новенький темно-синий БМВ и новейший серебристый «ауди», как говорится, не поделили трассу, развернувшись при ударе так, что объехать их можно было лишь в один ряд по обочине. Возле битых автомобилей топтались виновные – равномордые, быковатые парни в дорогих костюмах. Оба орали, багровея, в мобильные телефоны. За темными стеклами машин угадывались два юных женских силуэта, тоже чем-то похожих. Гаишник, неторопливо прохаживаясь, внимательно оглядывал диспозицию и обдумывал свой резон. А пробка образовалась оттого, что остальные водители, особенно те, что на стареньких «жигулях», не только осторожно съезжали на обочину, но еще и притормаживали, с классовым наслаждением любуясь элитным ДТП. Дальше шоссе оказалось почти пустым. Жарынин посветлел лицом и вырвался на оперативный простор, обойдя нескорый длинномер, как легкий сайгак обгоняет тяжелого вола, влекущегося к водопою…
8. Мячегонное ристалище
Пока, прея от обиды, Кокотов размышлял, в каких выражениях потребовать, чтобы Жарынин немедленно остановил машину и выпустил его прямо на шоссе, соавторы домчались до Окружной. Пока Андрей Львович придумывал, что сказать наглецу напоследок, прежде чем окончательно хлопнуть дверцей, они въехали в Москву. Пока писатель соображал, каким образом после разрыва вернуться в «Ипокренино» и забрать свои вещи с ноутбуком, они доползли до Третьего кольца. Когда же автомобиль остановился у спортивного комплекса «Евростарт», автор «Знойного прощания» пришел к мучительному выводу: порвав с вероломным режиссером и съехав из дома ветеранов, он навсегда теряет Наталью Павловну.
– Прибыли! – сообщил Жарынин, выключив двигатель.
– Да? А где мы? – поинтересовался Кокотов голосом проснувшегося ребенка.
– Где надо.
– Симпатичное место!
Стадион «Старт» был построен в тридцатые годы по самым передовым архитектурным идеям и технологиям того времени. Воздвиг его, между прочим, одноименный завод, выпускавший велосипеды, детские коляски и легкие танки. В ту пору страну Советов, только-только покончившую с неграмотностью, охватил буйный физкультурный энтузиазм. Горько, конечно, сознавать, что бронзовые мускулистые юноши, маршировавшие на спортивных парадах, истлели потом в братских могилах, разбросанных от Москвы до Вены, а налитые женской силой тела их атлетических соратниц состарились до срока от горя утрат, тяжкой работы и послевоенного безмужья… Но ничего не поделаешь – История!
В восьмидесятые на фоне стадионов, построенных к Олимпиаде, «Старт» уже выглядел реликтом, словно патефон в витрине магазина «Электроника». Когда же после перестройки, как и следовало ожидать, началась разруха, на футбольном поле затеяли торговлю подержанными автомобилями, а под трибунами открыли магазины запчастей и закусочные, где можно было недорого обмыть удачно приобретенного или счастливо сбагренного четырехколесного друга. В раздевалках поместились оздоровительный центр «Тонус» (сауна с эротическим массажем) и консультация врача-венеролога, а в бывшем кабинете директора оказалось бюро горящих путевок «Пенелопа». За пятнадцать лет рынка, без текущего ремонта и надзора, «Старт» стал напоминать античные руины, заселенные смуглокожими пришлыми племенами, говорящими на своих гортанных наречиях и только при общении с покупателями переходящими на ломаный русский.
Так бы, наверное, это сооружение советской физкультурной романтики и разрушилось безвозвратно, если бы не три обстоятельства. Первое. Президент, встречаясь с активом партии «Неделимая Россия» и обсуждая здоровье нации, с мягкой ностальгией вспомнил, сурово глядя в телекамеру, о том, как бегал после школы заниматься легкой атлетикой на близлежащий заводской стадион. «А теперь там барахолка!» – с директивной грустью вздохнул он. Второе. На «Старте» началась межплеменная распря, и в течение полугода три рыночных вождя были застрелены в своих пуленепробиваемых «мерседесах». Конец спору хозяйствующих субъектов положил взрыв пятидесяти килограммов тротила, разворотивший строение и снесший балконы с ближних домов. За право убрать мусор и возвести на этом месте элитный микрорайон в борьбу вступили три могучих строительных фирмы. В результате высокий чиновник, от которого зависел выбор подрядчика, попал на операционный стол с проникающим ранением груди. Возможно, пострадало бы еще немало достойных людей, но тут подоспело третье обстоятельство.
Один пресловутый российский «форбс», банкир, попался на таком неприличном уходе от налогов, что возмутились даже его не кристальные сообщники по бизнесу. Чтобы загладить вину, он срочно вступил в «Неделимую Россию» и предложил за свой счет, утоляя грусть президента, отстроить что-нибудь спортивное. Ему настоятельно порекомендовали заняться взорванным стадионом, вокруг которого все чернее сгущались тучи братоубийственной конкуренции. И вот в ударные сроки, по сравнению с которыми всякие «магнитки» – просто черепашья скорость, вырос бело-красно-синий спорткомплекс «Евростарт». Вход, правда, странно напоминал стеклянный фасад банка, а вдоль строения были с кремлевской симметричностью расставлены трехметровые голубые ели, посаженные, судя по просевшему у корней грунту, совсем недавно.
Перед рамой металлоискателя соавторов остановил мощный «секъюр» в черной форме, похожей на обмундирование американских полицейских.
– Нельзя! Спецмероприятие! – коротко сказал он и посмотрел на них с таким видом, что стало ясно: не пустит ни за что.
– Мы к Мохначу, – тихо объяснил режиссер.
– К Владимиру Ивановичу? – расцвел страж. – Скорей! Уже второй тайм начался…
Кокотов законопослушно стал вытаскивать из карманов мобильник, ключи от квартиры, но охранник добродушно махнул рукой:
– Да ладно уж! – и пропустил их сбоку, мимо бдительной рамы.
За проходной открылась роскошь современного спортивного дизайна. Новенькие сиденья трибун совокупно тоже выглядели как государственный триколор. Над футбольным полем, будто хирурги в операционной, склонились мощные осветительные конструкции. По свежему зеленому покрытию гоняли мяч игроки, одетые в желтые и синие майки, а между ними мыкался судья в черном. Все это можно было принять за обычный тренировочный матч, если бы не ряд странностей. Так, на беговой дорожке, ближе к трибунам, растянулся длинный стол, покрытый белой скатертью и уставленный здоровой снедью: вазами с фруктами, блюдами с пирожками, термосами, шкаликами минеральных вод и йогуртов. Впрочем, среди этого диетического изобилия виднелось-таки мельхиоровое ведерко, из которого торчало серебристое шампанское горлышко. Стол охраняли два официанта в бабочках. Кроме того, все футболисты были далеко не молоды, а иные – пузаты. Зрителей на матч собралось совсем немного: десятка два плечистых телохранителей да примерно столько же прилизанных референтов с папками в руках. Имелись, правда, и референтки – три смешливые девицы, подбадривая футболистов, пили из длинных бокалов шампанское. Отдельно ото всех на трибуне сидела немолодая дама, дорого одетая и слишком ярко для своих лет накрашенная. Она с недоброй улыбкой неотрывно следила за плотным мужчиной, неумело перемещавшимся по полю.
