– Марин, а как во Франции с вагонкой? – хмуро спросил Говорухин.
– Слава, я уже мебель из Лондона возила, – с милым акцентом ответила Влади, расставляя закуску. – Теперь из Парижа «вагонку» возить?
В ту ночь Мохнач впервые в жизни попробовал виски, похожее цветом на нашу старку, но с совершенно иным вкусом. В широкие граненые стаканы бросали кубики льда, которые таяли, тихо потрескивая и превращая напиток из темно-янтарного в светло-желтый, как спитой чай. Впрочем, Высоцкий, Абдулов, врач Федотов и сибирский золотодобытчик по имени Вадим пили водку. На виски нажимали Говорухин и Радик – директор автосервиса в дымчатых очках. Парижанка Влади поглядывала на стремительно пьяневшего мужа с тем же тоскливым состраданием, с каким ковровские бабы обычно смотрят на родных алкоголиков.
– Ешь, ешь! – Она подкладывала салат студенту. – А то пьяным будешь!
– Мою девушку тоже Мариной зовут, – сообщил Мохнач, ставший от виски доверчивым и откровенным.
– Да? Ты ее очень любишь?
– Очень.
– А она?
– Она? Тоже любит. Только она про это пока еще не знает…
– Так бывает, – кивнула актриса и с сочувствием посмотрела на парнишку. – Ты из-за нее так нарядился?
– В общем, да…
– Володя! – крикнула она через стол. – Представляешь, мальчик тоже влюблен в Марину! Ты должен обязательно выступить у них в институте!
– В-выступлю…
Влади ушла в другую комнату и скоро вернулась со снимком (на нем Высоцкий в роли Хлопуши рвал цепи) и написала на обратной стороне:
Марина и Володя!
Будьте счастливы по-настоящему!
Расписалась сама и протянула авторучку мужу, он поморщился и с трудом поставил автограф, похожий на кардиограмму умирающего сердца. Потом снова пили, смеялись, травили анекдоты, Высоцкий начал рассказывать, что ему предлагают поставить на Одесской киностудии «Зеленый фургон», как вдруг запнулся и страшно побледнел… Все закричали:
– Федотов! Скорее! Федотов!
Врач открыл портфель, выхватил оттуда металлическую коробочку, в которой на марле лежал стерилизованный шприц с иголками, хрустнул ампулой, ловко набрал в шприц темную жидкость, пустил вверх короткую струйку и двинулся к посиневшему барду, перенесенному общими усилиями на диван.
– Иди, иди, парень! – Абдулов взял Мохнача под локоть и повел к выходу. – Антракт.
– А он не умрет? – спросил Вова, к стыду своему думая о том, что если Федотов не спасет Высоцкого, бард уже никогда не сможет выступить в МИЭПе.
– Высоцкий? Ты что, спятил? Он бессмертен! Иди и никому не говори о том, что видел! Понял?
– Понял…
Утром Мохнач хотел броситься к Марине Гранниковой и рассказать о невозможном чуде, приключившемся ночью. Но кто же поверит? Девушка вообще может рассердиться и решить, что он спятил. Одно лишь могло подтвердить правдивость слов – снимок с автографами звездной пары, но его-то он с испугу забыл на столе в доме на Малой Грузинской. Жизнь кончилась. Аспирант Иванов каждый день ждал Марину после занятий у выхода из аудитории. Две недели Вова из Коврова молчаливо носил в себе свою тайну. Это было странное чувство! Наверное, нечто подобное ощущает пророк, которому на перепутье явился шестикрылый Серафим, сделал пересадку сердца, дал подробные инструкции, как осчастливить человечество, а взамен вырванного болтливого языка вшил жало мудрое змеи. И вот он, уже пророком, исполненным спасительного знания, вернулся к людям, а те ничего не замечают. Как объяснить, как доказать? Высунуть свой новый, юркий, раздвоенный язычок? Засмеют, а то еще и в зверинец упекут…
И вдруг во время экзамена по сопромату в аудиторию влетела перепуганная секретарша ректора и заполошно вскричала:
– Кто Мохнач?
– Я…
– Скорее!
– Что случилось? – удивился преподаватель.
– Скорее!
А случилось вот что: в приемную позвонил Высоцкий, представился своим хриплым, всесоюзно любимым баритоном, и секретарша с испугу соединила его с шефом. Бард объяснил, что пообещал студенту Вове из Коврова, выступить в институте, но приболел, а теперь вот поправился и готов выполнить обещание.
– А-а-а… – начал было ректор.
– Не волнуйтесь, концерт будет шефский.
Сначала, конечно, подумали, что это розыгрыш, но на всякий случай запросили кадровика, и тот ответил: из ковровских у них учится только один студент по фамилии Мохнач. Фантастическая весть мгновенно разнеслась по всему вузу, смотреть на чудотворного провинциала приходили целыми потоками и факультетами. Но самое главное: Марина впервые взглянула на Володю с тем благосклонным удивлением, из которого иногда потом вырастает любовь. Однако настоящая слава к Мохначу пришла, когда он вместе с начальством встречал артиста у проходной института, вел его на глазах у всех по территории к центральному корпусу, отгоняя наглецов, желавших получить автограф. Зал набился до отказа, по самые люстры. Вова слушал концерт, как положено виновнику торжества, из-за кулис, проведя туда же и Гранникову. А вот аспиранта Иванова, пытавшегося за ней увязаться, не пустили дежурные из студенческого оперотряда.
Чу-уть помедленнее, кони,
Чуть поме-едленнее! —
хрипло клокотал бард, истязая струны, – и вены на его жилистой шее набухали нечеловеческой чернотой. Из зала ему кричали: «Еще!» и несли скромные слюдяные кулечки с гвоздиками, изредка розы: масштабное производство цветочных корзин и огромных художественных букетов тогда еще в Отечестве не наладили, зато делали ракеты и перекрывали реки. После концерта Высоцкий, весь какой-то потемневший и съежившийся, достал из гитарного футляра забытую фотографию:
– Марина просила тебе отдать! Она всем теперь, даже в Париже рассказывает, как ты мной нарядился. Ну, будь здоров, Вова из Коврова! А это вам! – он протянул Гранниковой три алых розы и ушел.
– Какая Марина? – теряя дыхание, спросила девушка.
– Влади, – просто ответил Мохнач и показал снимок с автографами.
10. Профессия хороший человек
Через три месяца Марина Гранникова стала Мариной Мохнач, а Вова из Коврова перебрался в просторную профессорскую квартиру, где книг было столько, что их даже не пытались расставить по полкам, а лишь, чтобы не мешали под ногами, передвигали стопками с места на место, как шахматные фигуры. Тесть, доктор экономических наук, величал его «юношей» и, понимая загруженность современной молодежи, всегда уступал свою очередь в туалет и ванную. А теща, домохозяйка, звала зятя Вовиком и закармливала самодельными пончиками. В институте же Мохнач стал важным человеком: если надо было пригласить кого-то из актеров, певцов, поэтов или космонавтов, дело поручали ему. Он добывал телефон, звонил и представлялся другом Высоцкого.
– Звать-то вас как? – подозрительно спрашивала побеспокоенная знаменитость.
