Книга Гипсовый трубач: Дубль два, страница 90. Автор книги Юрий Поляков

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Гипсовый трубач: Дубль два»

Cтраница 90

– Может быть, вы откроете дверь и выпустите меня? – сварливо перебил обиженный писатель. – Я вам, кажется, здесь совсем не нужен!

– Молчу, молчу!

– Значит, главная задача убийц – выманить Борю в такое место, где он окажется беззащитен, а охрана беспомощна. И ребята из СЛОВО тщательно изучают его жизнь с самого детства, узнают и про Юлию, и про их первую любовь…

– А может, нам вообще снять фильм про первую любовь? – мечтательно перебил Жарынин, открывая последнюю бутылку пива. – Знаете, от того, как обошелся человек со своей первой любовью, зависит, в сущности, его судьба. Если предмет желания остался холоден и недоступен, мужчина потом всю жизнь суетливо добивается женщин, панически боясь отказа. Если первая любовь оказалась взаимной, подхватила, понесла, но постепенно иссякла и отпустила, мужчина потом спокоен, уверен в себе и срывает женщин по обочинам жизненного пути, как травинки для чистки зубов. Если же первая страсть по какой-то причине оборвалась на взлете, в момент самых разгоряченных иллюзий, он свято верит, что потерял главное в жизни, лишился единственного возможного счастья. Прерванный половой акт – это ужасно. Прерванная любовь – это прекрасно! Как раз наш случай.

– А если первая любовь окончилась браком? – осторожно спросил Кокотов.

– Это самое неприятное. Искусство такие вещи не любит из-за художественной бесперспективности. Но извините, я снова вас перебил, коллега!

– Я уже почти все сказал. Убийцы хотят выманить Бориса с помощью Юли. Но как заставить ее позвонить ему? Очень просто: они втягивают Костю в провальный бизнес, дают денег на открытие частной дефектологической школы, а потом включают счетчик и подсказывают: пусть жена позвонит своему разбогатевшему другу юности. Они уверены: встретившись, бывшие любовники обязательно пойдут к гипсовому трубачу. Разумеется, ребята из СЛОВО не говорят: ты нам его вымани, а мы убьем. Объясняют иначе: нам надо с ним серьезно поговорить, а он недоступен, окружен охраной.

– Неплохо, коллега! А если усложнить? Костя догадывается, что Бориса хотят убить, и в нем просыпается мстительное чувство неудачника, который вырастил неродного ребенка и двадцать лет имел в постели обломок чужой любви. А?

– Возможно…

– И вот после «Золотого трепанга» наша парочка едет к гипсовому трубачу.

– А в шале они уже не едут?

– Нет. Теперь все гораздо серьезней. Юля хочет признаться Борису, что Варя – его дочь.

– Она же не хотела!

– Слушайте, Кокотов, Пушкин не отвечал за свою Татьяну, а я не отвечаю за Юлию. Не хотела – и вдруг захотела. Что вы, женщин не знаете?! Но сказать она ничего не успела. Они вышли из бронированного джипа, охрана, конечно, оцепила школьный сад, но влюбленные только успели подойти к гипсовому трубачу и взяться за руки… Раздался страшный взрыв. Тр-ра-ах! Под пьедестал была заложена бомба, как под Кадырова, помните?…

– А я думал, снайпер… – с обидой произнес автор «Любви на бильярде».

– Снайпер убьет только Борьку, а мне надо, чтобы погибли оба.

– Зачем?

– Не понимаете?

– Не понимаю.

– Они не смогли быть вместе в жизни, но соединились в тротиловом огне. Навсегда. А концовка знаете какая?

– Теперь не знаю.

– Мы снова видим их роковое свидание двадцатилетней давности. Юля, почуяв измену, стремительно уходит прочь, но Борис ее догоняет, обнимает… И она, не выдержав, оттаяв, признается: «У нас будет ребенок!» Он подхватывает ее на руки и кружит, кружит вокруг гипсового горниста, который трубит в ночное небо гимн любви, верности и материнству. Но я сниму так, чтобы до конца никто не понял, что это: предсмертная греза, реальность или потустороннее воздаяние, когда душам разрешено исправить только одну, но самую большую земную ошибку… И они ее исправляют! Уф-ф-ф… Кокотов, я вами доволен!

– Неужели?!

– Да, вы заслужили краткосрочный отпуск. Сегодня гуляйте, а завтра садимся писать поэпизодный план. Ступайте! Нет, стойте, налейте мне на прощанье! – Игровод кивнул на бутылку, стоявшую на телевизоре. – И не лезьте к ней сразу! Лапузина очень непроста! А лучше, друг мой, женитесь на Вальке! Вам уступлю. Такой женщины вы нигде не найдете: чистоплотная, преданная, страстная… Ну, сами теперь знаете… Сен-Жон Перс говаривал: «Женское одиночество – это Клондайк для мужчин». А как она готовит сациви с кедровыми орехами! Просто фантастика!

– Я подумаю… – пообещал счастливый писодей, наливая водки трясущимися от радости руками.

35. Изгнание из «люкса»

Вырвавшись от соавтора, Кокотов чуть не зашиб дверью Огуревича, который с суицидальной решимостью во взоре топтался возле «люкса», не осмеливаясь войти. Его щеки, обычно крепкие и мускулистые, дрожали, как потревоженный студень, а глаза удивительным образом смотрели сразу во все стороны.

– У себя? – скорбно спросил директор.

– Не совсем! – хихикнул Андрей Львович.

В предвкушении свидания с Обояровой им овладело шкодливое ребячество, переходящее в нервную дрожь.

– Что же делать?!

– А что случилось?

– Меделянский вернулся. Это его «люкс». Он оплатил, – жалобно доложил торсионный скиталец и осторожно добавил: – К тому же Дмитрий Антонович не справляется…

– Вот оно что! Ну, тогда я бы на вашем месте, прежде чем войти, заглянул в будущее. Мало ли! – совершенно серьезно посоветовал писодей и, внутренне хохоча, бросился в свой номер.

То и дело нервно сверяясь с часами, он мгновенно оделся и обулся именно так, как и мечтал в неволе, заменив в последний момент черную сорочку на голубую. Обильно облагородившись струей нового одеколона, автор «Айсберга желаний» уже через несколько минут молодыми скачками мчался к дальней беседке, вспугивая стайки ветеранов, гуляющих после ужина. Даже Агдамыч, неподвижно сидевший на мемориальной скамье имени Бабеля, перестал неволить алкогольные резервы организма и удивленным взглядом проводил писателя, бежавшего, как индеец, с одеялом на плече.

Все: и закатно краснеющее солнце, и бронзовые купы деревьев, и зеркальные потемки прудов, и летящий под ногами крапчатый асфальт, и черная колоннада парка, и серо-желтые поганки на полусгнивших колодах, – все это промелькнуло перед Кокотовым в один миг, как жизнь перед внутренним взором самоубийцы. Ровно в 19.00 Андрей Львович, тяжело дыша и беспокоясь за свое страшно колотившееся сердце, стоял у дальней беседки.

Это было старинное сооружение, уцелевшее еще со времен железнорукого штабс-капитана Куровского. Конечно, беседку с тех пор много раз ремонтировали, реставрировали и подновляли: крышу, например, соорудили из свежего зеленого ондулина, а потолок зашили розовым сайдингом. Иные части беседки все еще состояли из старого заслуженного дерева, другие, особенно пристенные лавки и перила, были сработаны совсем недавно из плохо ошкуренных досок и бруса. Однако в контурах шести несущих опор, в резном узоре ограды и еще в чем-то неуловимом дальняя беседка сохранила признаки того дачного модерна, который перед революцией со всех сторон, доходя до Сокольников, окружал Москву, едва вырвавшуюся в ту пору за пределы Садового кольца.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация