— Да, ваша честь!
— Хорошо, сядьте! — Судья с интересом посмотрела на золотую звезду «Гваделупской каракары».
— Ответчик?
— Здесь, ваша честь, — Ибрагимбыков с готовностью встал и вежливо поклонился, точно на светском приеме.
— Горный козел! — пробормотал Жарынин и сделал старикам тайный знак.
И тут же волна серной кислоты набежала на мертвый песок:
— Позор, позор, позор…
— Что-о тако-о-е? — Добрыднева удивленно посмотрела сначала на ветеранов, потом на секретаршу, ожидая подтверждения, что ей это не померещилось. — Детский сад. Удалю из зала!
Дверь распахнулась, и на пороге появились юные Огуревичи, все в черных масках. За их спинами угрожающе нависли телохранители. Однако рейдер незаметным движением запретил насилие.
— Вы кто? — хмурясь, чтобы не рассмеяться, спросила судья.
— Мы свидетели! — потусторонним голосом сообщил Прохор, безошибочно направляясь к свободным стульям.
Корнелия с кузиной двинулись следом, стараясь попадать в ногу.
— Если свидетели, ждите за дверью! — строго сказала судья. — Я вас вызову.
— Но мы…
— У вас в ушах вата? В коридоре! — приказала Добрыднева. — И маски снимите. Не в цирке! Есть еще в зале свидетели?
— Есть… Мы… — оторвалась от своего перстенька Боледина.
— Кто — мы?
— МОПС.
— Мопс? О господи! Час от часу не легче! В коридор!
Прохор в недоумении глянул через маску на режиссера, но тот лишь пожал плечами. Юный истребитель энергетических глистов развернулся и вывел своих сестер вон. Следом за ними, изнемогая от величия, удалились и мопсы.
— Та-ак, есть еще свидетели?
— Нет, ваша честь.
— А эти кто? — Она кивнула на ряды ветеранов, зароптавших от явного неуважения к их сединам и наградам.
— Это представители истца! — нехотя ответил Морекопов, всем своим видом давая понять, что каждое его слово стоит денег.
— Все?
— Все!
— И доверенности есть?
— Разумеется, ваша честь!
— Передайте секретарю вместе с паспортами!
Морекопов понес бумаги торжественно, будто верительные грамоты. В рядах старческого сопротивления началось смятение. Огуревич и Жарынин собирали документы. Меделянский, проведший последние годы в Брюссельском суде, ворчливо заметил, что во всем цивилизованном мире достаточно предъявить водительские права, но требуемый паспорт все же отдал. Некоторые ипокренинцы позабыли, куда положили документы, шарили в карманах и сумочках, волновались. Внебрачная сноха Блока так и не нашла, расплакалась, начала визгливо объяснять суду, кто она такая и почему обязана присутствовать на заседании. Взбешенный Жарынин сам вывел ее вон вместе с Грушко-Яблонским, предъявившим незалежную ксиву с трезубцем. Надо полагать, режиссер вышиб его не за это, а за Железный крест на свитке.
— А это еще у нас кто? — Добрыднева кивнула на башибузуков в кожаных куртках.
— Охрана.
— Какая еще охрана?! Вы в суде. В коридор!
Телохранители вопросительно посмотрели на хозяина.
— Мне что, приставов вызвать?
Ибрагимбыков разрешительно кивнул, и парни под одобрительный ропот ветеранов вышли. Судья еще раз придирчиво оглядела зал, как чистоплотная хозяйка — помещение после генеральной уборки, и продолжила:
— …Настоящее дело рассматривает судья Добрыднева при секретаре Охлябиной с участием адвокатов Морекопова и Кочуренко. Отводы имеются?
— Нет, — лениво приподняв зад, бросил Кочуренко.
— Нет, ваша честь, — торжественно встав и сложив руки, будто оперный певец, ответил Морекопов.
— Хорошо. Разъясняются процессуальные права и обязанности. Участвующие в деле лица имеют право знакомиться с материалами дела, делать выписки из них, снимать копии, заявлять отводы, представлять доказательства и участвовать в их исследовании…
Конечно, подумал Кокотов, все эти разговоры про слезонепробиваемый жилет — выдумка и ерунда, но вот интересно, что она чувствует, сажая кого-нибудь в тюрьму? Тут же забывает, уходя пить чай, или этот уведенный прямо из зала в наручниках бедолага является ей бессонными ночами и вопрошает: «За что, ваша честь! За что?!»
— …Также истец вправе изменить основание или предмет иска, увеличить или уменьшить размер исковых требований, либо отказаться от иска, ответчик вправе признать иск, стороны могут окончить дело мировым соглашением. Сторонам права понятны? Ходатайства имеются?
— Да, ваша честь, просим приобщить к делу заявление председателя Союза служителей сцены.
— Суть?
— Он возражает против пересмотра акционирования «Ипокренина»!
— Мерзавец! — воскликнул Жарынин, гневно глянул на Меделянского и подал знак Огуревичу, а тот торопливо набрал на телефоне эсэсмэску.
— Мы возражаем! — встал Морекопов. — В деле уже имеется заявление, где председатель ССС выражает несогласие с акционированием!
— Передайте заявление!
Кочуренко небрежно протянул судье листок бумаги. Она, пробежав глазами, объявила:
— Заявление подано преждевременно и будет рассмотрено позже. Считают ли стороны возможным начать судебное разбирательство при имеющейся явке?
Дверь отворилась, и на пороге, как чудное виденье, возникла Ласунская. На ней было изящное бордовое платье с глубоким декольте, прикрытым норковым палантином, на голове красовался розовый тюрбан, скрепленный серебряной брошью. Лицо, виртуозно подновленное макияжем, издали казалось намного моложе. Кутаясь в мех и ласково глядя на судью, актриса спросила голосом вдовствующей королевы:
— Простите, голубушка! Здесь у нас отбирают «Ипокренино»?
— Здесь никто ничего не отбирает, — передразнила Добрыднева, рассматривая наряд вошедшей. — Вы, собственно, кто?
— Я? Ласунская…
— Конкретнее — свидетель или представитель истца? Если свидетель, ждите в коридоре!
— Я Ласунская… — растерянно повторила великая актриса.
— Она представитель истца, — пришел на помощь Морекопов. — Вот доверенность!
— Хорошо. Отдайте секретарю паспорт и садитесь. Больше не опаздывайте!
— Бабушка, давайте паспорт! — протянула руку простодушная Охлябина.
От слова «бабушка» Вера Витольдовна вздрогнула, как от удара кнутом, побледнела, пошатнулась и, чтобы не упасть, схватилась за дверной косяк. На помощь одновременно рванулись Жарынин и Ибрагимбыков. Они подхватили ее под руки и бережно усадили на стул. Актриса задыхалась, держась за сердце.
— Валидол! Есть валидол?!
