— Так уж и в три?
— Хотите убедиться?
— Нет, — поспешил с ответом писодей. — Не хочу!
— То-то! Не бойтесь — я верен моим горемычицам! А искупить вину вы можете. Женитесь! Валентина чистоплотна, прекрасно готовит и будет вам верна, как всякая женщина, поскитавшаяся по неблагодарным мужским похотям. Помните у Межирова:
Женский поиск подобен бреду.
День короток, а ночь долга.
Женский поиск подобен рейду
По глубоким тылам врага.
— У вас сегодня, Дмитрий Антонович, поэтическое, я смотрю, настроение! — не без ехидства заметил Кокотов.
— Есть немного. Но хватит, хватит о глупостях! У нас с вами много дел. Во-первых, мы должны спасти Ипокренино. Во-вторых, придумать новый синопсис…
— Как? — лишь губами возмутился Андрей Львович.
— Выиграть суд. С помощью старичков. И кажется, я знаю, как это сделать.
— Я… я… про друг-гое… — заикаясь от негодования, проговорил автор «Гипсового трубача». — Мы же все придумали. Вы сами говорили, что это — совершенство!
— Ах, вот вы о чем! Да, говорил. Но теперь, узнав, что эти негодяи использовали меня в темную, я стал другим человеком. Понимаете? У меня в лице ничего не изменилось?
— Нет, ничего… — тихо ответил Кокотов, добавив мысленно, что в такой отвратительной физиономии меняться нечему — мерзей уже некуда.
— Странно! Так вот: я не желаю снимать фильм про то, как кто-то хочет кого-то укокошить. Не хо-чу!
— А чего же вы хотите?
— Я хочу уйти в мистические глубины бытия. Понимаете? Я отвергаю подлую реальность. Мне нужна любовная мистерия!
— Но ведь у нас в синопсисе есть хорошая любовная линия. Юлия и Борис…
— Линия? Да идите вы к черту с вашей линейной любовью! Мне нужны страсти по Лобачевскому. Дайте мне Лобачевского!
— Как это?
— Не знаю, как вам и объяснить… Вообразите звездолет, несущийся к планете Джи-Х-2157-Б в созвездии Малого Пса. Две молодые семейные пары. Их долго выбирали, проверяли, тестировали, адаптировали, рассчитывая, что они со временем дадут обильное дружное потомство, которое через много-много поколений по-хозяйски ступит на далекую твердь.
— Почему две пары?
— А вам нужен инцест?
— Мне?
— Ну, не мне же! Это вы уже не способны дня прожить без эякуляции и домогаетесь Валентины.
— Вы меня не так поняли!
— Я вас понял! Не перебивайте! Корабль взлетает, ложится на курс — и тут-то все начинается. Вы думаете, на борт к ним проникают какие-нибудь зубастые космические полипы, мыслящая лунная пыль или соображающие солнечные зайчики? Нет и еще раз нет! Астронавты не сбиваются с курса, не терпят аварию, въехав бампером в астероид, не попадают из-за коварной темпоральной загогулины в далекое прошлое или отдаленное будущее. Конечно, заманчиво, чтобы герой постучался в отчее окно как раз в тот самый миг, когда родители, радостно пыхтя, его зачинают. Чертыхаясь, папаша вскакивает, открывает форточку, выглядывает — никого. Наш герой исчез навсегда. Это понятно: не мешай родителям. Как, ничего?
— Было! — мстительно оценил писодей.
— Правильно! У нас ничего этого и не будет! Они просто летят и летят. Но что такое межпланетный корабль? По сути, обыкновенная коммунальная квартира — только в космосе. Вы жили в коммуналке? Я жил. О, это действующая модель человечества, где есть все: и грязь быта, и пламя бытия. Рассеянный взгляд, перехваченный за завтраком, случайное касание рук, милая шутка при передаче тюбика с ореховым тортом, удачный комплимент, ответная улыбка, смущенье, и все расчеты дипломированных космопсихосексологов летят к чертям, ибо на сцену врывается беззаконная комета Любви. Один из астронавтов замешкался на работе в открытом космосе, завозился с ремонтом солнечного паруса…
— Ив Дор…
— Что?
— Ив Дор, — тихо, но внятно повторил Кокотов.
— Ага, помните! — обрадовался Жарынин. — Да, именно — Ив Дор. Он чинит парус, а его жена Пат Селендж и друг Ген Сид тем временем склонились, голова к голове, над томиком Рубцова. Вы бы, конечно, воткнули своего зануду Бродского, его сейчас всюду втыкают. Но я вам не позволю. Ладно, пусть не Рубцов, могут обвинить в русопятстве. Заболоцкий! Согласны?
— Согласен. Но я читал что-то подобное, кажется, у Кларка. Да и у Кубрика было…
— Я же вам объяснял: «было» — твердят бездари, гении говорят: «Будет!» Придумайте что-нибудь новое! Давайте! Вы же у нас писатель!
— Нет, я не писатель. Я мозгляк. Я идиот, что связался с вами. Вы сами не знаете, чего хотите. Я еду домой. Тотчас!
— Вы еще скажите: стремглав!
— Немедленно!
— А как же Каннский фестиваль?
— К черту!
— А судьба Ипокренина?
— Плевать! Я акций не продавал.
— А как же Лапузина?
— Мы будем встречаться в Москве…
— Ой ли? Вы слишком надеетесь на этот курортный роман!
— Не ваше собачье дело!
— Видимо, разрыв неизбежен. Прощайте! Когда вечером вернется ваша бывшая жена, я сообщу ей, что соавтором вы оказались таким же никчемным, как и мужем.
— Я дам вам в морду! — Кокотов вскочил, сжал кулак и, отведя в сторону для удара, пошел на игровода.
— Ну, ладно, ладно, я вам верю. Не петушитесь!
— Вот тебе!
Жарынин уклонился и слегка ткнул соавтора кулаком под ребра. У писодея потемнело в глазах, ему показалось, что в комнате не стало воздуха. Во всяком случае, попытка вдохнуть окончилась болезненной неудачей…
— Ну-ну, только не умирайте! — Режиссер бережно усадил его на кровать. — Сначала выдохните! Нагнитесь! Сейчас пройдет. Вы разве никогда не дрались?
Не в силах ответить, Андрей Львович только помотал головой.
— Разве так замахиваются? Нет, вы не мозгляк! — игровод посмотрел на него с печальной нежностью. — Вы — скала! Прежние соавторы убегали от меня гораздо раньше. Я ведь, друг мой, не зверь и понимаю: отказаться от выстраданного сюжета — это не котенка утопить. Это — утопить собственного ребенка. Слышите?
— Да-а-а… — наконец продышался писодей. — Спасибо-о…
— За что?
— За чуткость.
— Бросьте, благодарить будете в Каннах. Вы мне лучше скажите, где в это время находится Ал Пуг?
— Кто?
— Жена Ив Дора.
— Может, в оранжерее? — через силу предположил Кокотов.
К своему удивлению, он не чувствовал ненависти к драчливому режиссеру.
— Отлично! Прекрасная мысль! Умница! Я всегда считал, что детей и соавторов нужно изредка бить в воспитательных целях. Да, она в оранжерее, зарылась по локоть в свою гидропонику и выводит хрен со вкусом земляники. А томик Заболоцкого тем временем летит на пол, трещит суперсинтетика скафандров, не пробиваемая микроастероидами, но бессильная перед бурей молодых страстей. В иллюминаторе плывет Млечный путь, корабль мчится к Малому Псу, а Ген Сид и Пат Сэлендж, забыв обо всем, падают в вечную бездну любви…
