— Нет, в разводе. Дочь, взрослая, в Америке.
— Я так и думал. К тому же работает в банке. Не женщина, а мечта одинокого обалдуя, вроде вас. Что она читает?
— Не знаю. Мы еще с ней не настолько близки…
— Неужели? — Режиссер насмешливо дернул косматой бровью. — Я вас спрашиваю, что читает наша Юлия?
— Может, детектив Морилиной?
— Никогда! Женщина скорее заболеет простатитом, чем напишет приличный детектив.
— А как же Агата Кристи?
— Это псевдоним, вроде Аннабель Ли.
— Может, Демьяна Волова? — смутившись, предложил Кокотов.
— Нет, у него все силы уходят на любовь к себе — на литературу не остается.
— Радмилу Улиткину!
— Наша Юлия — русская женщина. Зачем ей нудные истории из жизни отъезжающих на историческую родину? Думайте!
— Виктора Белевина?
— Вы еще нашей девочке галлюциногенных мухоморов предложите!
— Виктора Урофеева?
— Юля — приличная женщина и не терпит матерщину. Пусть его читают западные русисты — им нравится.
— Макунина?
— Нет, он пишет ради премий, а как сказал Сен-Жон Перс: «Путь к забвению вымощен „Букерами“».
— Ольгу Свальникову?
— Кокотов, вы что — садист?
— Михаила Пшишкина?
— Вы сами-то пробовали эти филологические водоросли?
— Нет.
— А зачем подсовываете нашей Юленьке?
— Ну, даже не знаю… — беспомощно развел руками Кокотов.
— Эх, вы! Юлия будет читать Толстого. «Крейцерову сонату». Да! Ее брак зашел в тупик, и она, как настоящая русская женщина, ищет выход не в чужих постелях, а в умных книгах. Юлия моложе своего мужа и вышла за него, конечно же, не по любви, а из странной уверенности в пожизненной невозможности счастья. Такое часто случается почему-то именно с красивыми, умными и тонкими женщинами. Умные дурнушки и дебильные красотки этим недугом почти никогда не страдают. Замечали?
— Замечал. А выйти замуж ее уговорила мама! — наябедничал писодей.
— Как зовут маму?
— Анна Ивановна.
— Ах вы, лентяй! Ладно, пусть будет Анна Ивановна. В молодости она играла в народном театре, мечтала захомутать солидного человека с должностью и содержательной сберкнижкой, но вышла всего лишь за скромного программиста. На досуге он мастерил из канцелярских скрепок холодное оружие: копья величиной с иголку, стилеты размером с ресничку и так далее…
— Зачем?
— Ему так нравилось. И учтите, коллега: у мимолетного персонажа должна быть какая-нибудь чудинка, чтобы зритель запомнил. Поняли? Имя отца? Но помните — это имя чудака…
— Юрий Венедиктович?
— Еще почудней!
— Юрий Вильямович.
— Почему Вильямович?
— У меня есть знакомый писатель. Козлов. Юрий Вильямович.
— Хорошо! Но отец нам не понадобится. Он умер от сепсиса, когда дочке исполнилось десять, укололся рапирой величиной с осиное жало. Да-с… Юля в минуты сомнений будет перебирать оставшиеся от него крошечные кинжалы, пики, сабли — и плакать. Вообразите: скользнув по щеке, летит вниз горькая слеза, и в ней тонет двуручный меч крестоносца. Ах, как я это сниму! Представляете?
— О, да! — кивнул писодей, не представляя, куда волочь наметившийся сюжет.
— И что дальше?
— Жизнь… — экзистенциально вздохнул Кокотов.
— Совершенно верно, мой друг! Жизнь. Анна Ивановна вдоволь хлебнула женского одиночества, помыкалась по ложным женихам, не раз попадаясь на их уды. Это удивительно, Андрей Львович, какой-нибудь нищий сморчок, прикидывающийся брачным соискателем, легко уложит в постель гордую одинокую красавицу, безнадежно отказавшую многим серьезным мужчинам, у которых есть все: внешность, ум, деньги, — нет лишь паспорта без отметины ЗАГСа. За примером далеко ходить не надо: Валентина! Мне вообще иногда кажется, что одержимые замужеством дамы уступают очередному претенденту с теми же целомудренными представительскими намерениями, с какими, допустим, угощают вкусным обедом, предъявляя свое опрятное жилье и послушную дочь, которая не доставит будущему супругу хлопот… А потом выясняется: сморчок и не собирался жениться, он просто коллекционирует некомплектных баб! Может, нам снять фильм про это?
— А что? — оживился писодей.
— В другой раз и с другим соавтором! — усмехнулся игровод. — Но эта красочка нам понадобится! Помыкавшись и оставшись одна-одинешенька, мать с детства внушала Юльке, что замужество — это, в сущности, всего лишь красивый и надежный футляр для хранения дорогостоящей женской благосклонности. В конце концов дочь согласилась выйти за нелюбимого Захара Гелиевича…
— Почему Захара Гелиевича? — обиделся автор «Преданных объятий».
— Вам не нравится? — удивился Жарынин и покосился на него с дружеской насмешкой.
— Нет, не нравится…
— Ваш вариант?
— Рихард Шмаксович.
— Ладно, квиты. Теперь — серьезно. Ну?
— Виктор Степанович.
— Хорошо! С легким налетом исторического свинства! Фамилия этого гада?
— Черевков.
— Отлично! Кокотов, промискуитет идет вам на пользу! Легкий отзвук «чрева» подсказывает вдумчивому зрителю, что перед ним бездуховный козел и стяжатель. С другой стороны, в фамилии есть намек и на гоголевские «черевички», отсюда становится ясно, что он добивался нашу Юлию с мрачным упорством, как кузнец Вакула — Оксану. И поэтому Черевков пойдет на все, если Юлька захочет уйти к другому… Убьет. Каково?
— Я думал, вы всего этого не заметите… — потупился писодей, намекая на несуетную выстраданность фамилии «Черевков», которую он не без сожаления жертвует на общее творческое дело.
— Что я, слепой? Сен-Жон Перс, между прочим, получая «нобелевку», сказал: «Подобно тому, как человек на девяносто процентов состоит из воды, так искусство на девяносто процентов состоит из той херни, которую выдумывают от безделья критики». Простите, коллега, мне надо отлить.
С этими словами игровод подрезал шедший справа длинномер. Мордатый водила высунулся по пояс из окна и, потрясая кулаком, обматерил лиходея. Но нахальный «Вольво», тормозя, уже выскочил на обочину, и взметенный гравий забарабанил по днищу.
— Я с вами? — попросился соавтор.
— Пожалуйста! Мы живем в свободной стране.
23. ЛЯГУШКИ РАЙСКОГО САДА
Кокотов углубился в лес, уже тронутый веселым тленом осени. Рядом с зеленым орешником краснел листьями тонкий кленовый подросток. В воздухе, словно голограмма, висела, искрясь, паутина. Возле мшистых корней плотным пучком росли желтые чешуйчатые грибы. В пегой траве виднелись ярко-оранжевые, как у рябины, ягоды ландыша. Шумно вдыхая бодрый утренний воздух, Андрей Львович оправился, а когда возвращался к машине, услышал бульканье «Моторолы».
