Всю ночь маленький Башмаков не смыкая глаз, лелея горестные планы побега. Жизнь в шароварах казалась жестокой и бессмысленной. Останавливало лишь то, что у него не было денег ни на электричку, ни на метро. Наверное, именно в ту ночь он впервые, еще не ведая этого слова, почувствовал себя эскейпером. Он лежал и воображал, как лесами, раздирая лицо сучьями и в кровь сбивая ноги, станет пробираться к Москве, потом «зайцем», меняя автобусы и троллейбусы, рискуя попасть в милицию, достигнет родного дома.
— Етитская сила! — только и вымолвит, увидав его на пороге, сосед Дмитрий Сергеевич.
На шум выбегут мать с отцом, будут обнимать, тормошить, спрашивать, что случилось. А он после долгого молчания, уступая их мольбам, одними лишь глазами покажет на эти омерзительные шароварчики. Родители сникнут, осознав всю чудовищность случившегося, и начнут спорить, кому из них двоих пришла в голову садистская мысль снарядить сына в пионерский лагерь этими чудовищными портками, которые ни за что не стал бы носить даже Тарас Бульба… И все! И начнется совершенно другая жизнь…
Спасение пришло неожиданно. Буквально на второй день лагерной смены к толстому мальчику по имени Алик приехали такие же толстые родители, чтобы проверить, не голодает ли их пузанчик в пионерах, а заодно привезли ему две огромные сумки жратвы. Маленький Башмаков, набравшись храбрости, попросил Аликову маму позвонить Людмиле Константиновне и передать, чтобы она в ближайшее воскресенье привезла ему брюки, любые, хоть школьные. Мать, несмотря на всю свою строгость и бережливость, догадалась и доставила ему вместе с гостинцами — конфетами, печеньем и клубникой, пересыпанной сахаром — новенькие коричневые «техасы», да еще со специальным ремешком, имитирующим патронташ. Такого ремешка не было ни у одного пацана в отряде!
— Прямо Лимонадный Джо! — похвалил, оглядев сына, Труд Валентинович, выпивший на Павелецком вокзале свою «конвенционную» кружку. — Друг индейцев…
Маленький Олег Трудович еле дождался, когда родители с ним напроща-ются и побредут по пыльной бежевой дороге к станции Востряково. Чувство счастливой гордости, которое он испытал, выходя на вечернюю линейку не в шароварах, а в «техасах», Башмаков запомнил на всю жизнь. Он стал таким, как все, а девочка, остриженная под «гаврош», посмотрела на него с интересом.
Кстати, это пионерское лето ознаменовалось еще одной мукой, но уже не материального, а душевного свойства. Дело в том, что в лагерь маленький Башмаков отправился, бережно храня нежную тоску по кустанайской Шуре. И вдруг эта девочка-гаврош… Они убредали за футбольное поле, в дальний угол лагеря, где рос, испуская розовую сладость, белый шиповник, собирали зарывшихся носиками в желтые тычинки бронзовок.
Девочка рассаживала жуков по своему платью, словно украшала себя изумрудами, и спрашивала кокетливо:
— Мне идет?
И маленький Башмаков чувствовал, как в его щуплой мальчишечьей груди томятся теперь два сердца, две нежные тоски. Он с этим боролся и рассудил, что по всем законам справедливости преимущественное право имеет более ранняя нежная тоска. Сделав над собой страшное усилие, Олег порвал, не читая, записку, которую со словами «позвони мне!» сунула ему девочка-гаврош во время прощального костра. Он ведь не знал еще, что Шура уже уехала в Кустанай и никогда не вернется…
— А ты знаешь, что говорят про тебя наши девушки? — спросила Дашка.
— Что?
— Что ты интересный мужчина, но очень скромный.
— Да?
— Да.
Первые месяцы Башмаков получал небольшую зарплату, зато когда кончился испытательный срок, его благосостояние резко возросло. Это была хитрая система: в рублях он продолжал получать все то же невеликое жалованье, но одновременно ему на счет переводилась серьезная сумма в долларах — проценты с кредита, который он якобы взял у своего банка и тут же положил в свой же банк.
— Как это? — спросил он Гену.
— Кровушка. Заводи фляжку!
В субботу Катя повезла мужа в Лужники и, вопреки своему обычаю, не торгуясь, купила ему два итальянских костюма — темно-серый и синий, хорошие немецкие ботинки, несколько рубашек. А на зиму — длиннополую турецкую дубленку, продававшуюся с фантастической летней скидкой. В довершение всего Дашка с премии подарила отцу большой флакон одеколона «Хьюго Босс».
— М-да, Тунеядыч, тебя теперь и на улицу выпускать опасно! — пророчески пошутила Катя.
Когда в понедельник утром Башмаков вошел в лифт, он почувствовал себя в своей стае: ни в костюмном, ни в галстучном, ни в одеколонном смысле он уже не отличался от остальных, вызывая тем самым заинтересованные взоры банковчанок.
«Странный мир, — грустно подумал он. — Чтобы тебя заметили, нужно стать таким, как все…»
Игнашечкин, увидев сослуживца в новом прикиде, даже присвистнул. И шумно втянул воздух.
— Ого! Том, определи!
— «Хьюго Босс», — угадала с первой попытки Гранатуллина. — Настоящий!
— Верно.
— Что ты! Саидовна не только фальшивые доллары ловит. Любой левый парфюм отсекает!
В тот же день Башмакова вызвал Корсаков и сообщил, что с завтрашнего дня ему надлежит отправляться на двухнедельные курсы при процессинговой компании «Юнион кард». Его задача — как следует разобраться во всем и по возвращении дать рекомендации, какие банкоматы следует закупить.
Две недели Башмаков слушал лекции, изучал типы банкоматов, их устройство, оказавшееся и в самом деле довольно простым в сравнении с теми агрегатами, которые изобретали и испытывали в «Альдебаране». Группа была небольшая, человек пятнадцать, в основном мужчины средних лет. Во время обеда кто-то из них, вертя в пальцах вилку из необычайно легкого сплава, обронил слово «конверсия». И по тяжкому вздоху, вознесшемуся от стола, Башмаков сделал заключение: у всех этих мужиков судьба примерно такая же, как и у него…
Выйдя после курсов на работу, он, даже не заходя в свою комнату, отправился прямиком к Корсакову и обстоятельно, с подробными техническими и сервисными характеристиками, доложил: из тех аппаратов, что предлагают банку, больше всего подходит «Сименс». Отличное соотношение «цена — качество», четыре кассеты, бронированный корпус. А вот «Оливетти» брать не стоит. Дороговато для такого качества, всего две кассеты, слабенький корпус, нужно дополнительно сигнализацию устанавливать…
— Да, пожалуй, вы правы, — согласился Корсаков, поскребывая ногтем лысинный глянец. — Я вижу, вы серьезно поработали на курсах. Но, к сожалению, мы уже купили шесть «Оливетти»…
— Как? — оторопел Башмаков.
— Олег Трудович, вы опытный человек и должны понимать, что механизм принятия решений иногда работает не так, как нам того хочется. Но трагедии из этого делать не надо. Жизнь продолжается. Идите работайте!
В коридоре Башмаков увидел мчащегося животом вперед Игнашечкина. Гена часто опаздывал на работу и как-то за кофе грустно поведал Башмакову о том, что вечерами он приходит из банка поздно, вымотанный, поэтому супружеские обязанности (а жена у него переводчица с немецкого и работает на дому) выполняет по утрам, вместо зарядки. Женился Гена года три назад вторым браком, супруга моложе его на десять лет и чрезвычайно требовательно относится к половой версии семейной жизни. И когда она говорит ему: «нох айн маль!» — Гена на работу опаздывает.
