— Меня не искали? — спросил Игнашечкин, переводя дух.
— Не знаю, — покачал головой Башмаков. — Нох айн маль?
— И нох, и айн, и маль, — махнул рукой Гена. — Ты чего такой кислый?
— Они купили «Оливетти».
— Конечно. А ты как думал?
— Что значит — конечно? «Сименс» лучше!
— Бедный наивный чукотский юноша! Вношу ясность. Корсаков был категорически против «Оливетти». Но у Малевича есть брат, а у брата есть фирма «Банкос», а у фирмы «Банкос» на складе завалялись старые, на хрен никому не нужные «Оливетти»… Понял? И почти вся техника к нам идет через фирму «Банкос». Знаешь, как ее у нас зовут?
— Как?
— «Банкосос».
— А Юнаков?
— Что Юнаков? У нас в банке, как во всей России, президент пьет, а челядь ворует. Да плюнь ты — твои, что ли, деньги? Пойдем лучше — кофейку, а то я что-то перенохайнмальничал сегодня…
— А Корсаков?
— А что Корсаков? Он мужик нормальный. Но у него тоже фляжечка в кармане. Поэтому помалкивай! Знаешь, как Заратустра говорил?
— Как?
— Возделывай свой садик — и мимо тебя пронесут труп председателя колхоза! Ага? Пошли по кофеям!
— Я уже пил сегодня…
…Когда Олег Трудович открыл дверь своей комнаты, то обнаружил за пустовавшим прежде столом темноволосую, смуглолицую девушку в белом костюме с маленьким алым шелковым галстучком. Первое, что бросилось ему в глаза, — ее брови, очень черные, очень густые, сросшиеся на переносице и хищно красивые. Увидав Башмакова, она как-то странно улыбнулась. Смысл этой улыбки стал понятен ему много позже.
— Здравствуйте, меня зовут Олег Трудович.
— Да, Тамара мне говорила, что у вас необычное отчество. Меня зовут Вета.
Она внимательно посмотрела на него черными, без зрачков глазами.
— Да, мне говорили, что вас зовут Вета…
— А что вам еще про меня говорили?
— Что вы болели…
— А про то, что я пыталась покончить с собой, вам не говорили?
28
Телефон едва успел тренькнуть, а эскейпер уже сорвал трубку и услышал гундосое старческое дребезжание:
— Алло, это дедушка?
— Какой еще дедушка?
— Это дедушка Олег?
— Кто вам нужен? — разозлился Башмаков.
— Ты мне, гроссфатер, и нужен! — раздался отчетливый голос Игнашечкина.
— Внучка у тебя родилась! А счастливый отец не может дозвониться ни до бабушки, ни до дедушки… Бабушки в школе нет, а дедушки ни на работе, ни дома! Ты от кого прячешься, Штирлиц?
— В каком смысле? Не прячусь… Но у Дашки же только семь месяцев…
— Ну, не знаю, не знаю. Сказано передать: внучка. Ждут от тебя звонка. Зять сидит и ждет. С тебя три бутылки водки и ликер «Айриш-крим» — Тамаре Саидовне. Ну, ты попал, дедушка! Пока!
Башмаков нашел в семейной затрепанной книжке телефон, вписанный туда четким учительским Катиным почерком. По автомату номер не набирался, срывался на второй цифре. Башмаков растерянно заказал разговор по срочному тарифу. Обещали дать через пятнадцать минут.
«Вот тебе, дедушка, и „Суперпрегновитон“, — горько подумал Башмаков. — Как же так? Два месяца не доносила. Не удержала! Вся в Катьку — неудержливая какая-то…»
…Дашка выскочила замуж стремительно.
Дело было так. Однажды летом, являясь уже благополучным сотрудником «Лось-банка», Олег Трудович с балкона наблюдал, как парень из соседнего подъезда отрабатывает теннисные удары о стену котельной. Бил парень неправильно, стоя на прямых ногах и подправляя движение ракетки кистью. Башмаков, сам в большой теннис никогда не игравший, об этих тонкостях был осведомлен, потому что Дашка ходила на корт, арендованный банком. Как-то она зазвала с собой отца — посмотреть тренажерный зал, располагавшийся в том же спорткомплексе. Олег Трудович издали поглядел на стриженых бугаев, которые, выпучив глаза и багровея, лязгали никелированными рычагами, отрывая от пола полутонные тяжести, и решил, что с него достаточно оздоровительного бега да стареньких облупившихся гантелек. Он вернулся на корт и присел в кресле.
Дашка и длинная Валя, похожая на циркуль в юбочке, стояли возле специальной, размеченной белыми линиями стенки. Моложавый, плечистый тренер с пышной, уложенной феном шевелюрой довольно неодобрительно следил за тем, как девицы неловко всаживают мячи в стенку. Наконец он подошел почему-то к Дашке, хотя длинная Валя была еще неуклюжее, отобрал ракетку и принялся бить по мячу, объясняя:
— Смотрите еще раз. Внимательно. Ноги обязательно при ударе сгибаем! Вот та-ак! Рука прямая, ракетка в руке под прямым углом. Вот та-ак! Кисть абсолютно неподвижна. Вот та-ак!
— А вот Беккер… — пискнула Валя.
— Когда будете играть, как Беккер, тогда хоть зубами ракетку держите!
И в этот момент вошла смуглоногая Вета. Она была в белом теннисном наряде, похожем на тунику. Схваченные белой повязкой рассыпанные по плечам черные волосы искрились. Боже, что тут произошло с тренером! Он весь льстиво изогнулся, кокетливо поправил укладку и кинулся к Вете, как учитель танцев к наследнице престола:
— Веточка, держу корт специально для вас!
Дашка с Валей переметнулись ядовитыми секретарскими улыбками, повернулись к стене и забарабанили мячами со всей силы. Вета расчехлила розовую ракетку и увидела Башмакова:
— Олег Трудович, а вы в теннис не играете?
— Нет, к сожалению.
— Хотите научиться?
— Мне уже поздно.
— Вам? — она засмеялась. — У вас еще все впереди!
Дашка, услышав это, как-то странно посмотрела сначала на отца, потом на Вету. А ведь между ним и Ветой тогда еще ничего не было, ничего, кроме разговора в галерее над дилингом. Ничего, кроме печального рассказа, после которого Олег Трудович погладил ее смуглую руку и вместо чего-то умного, достойного зрелого мужчины отлепил любимую присказку тещи Зинаиды Ивановны:
— Перемелется — мука будет…
И все.
Башмаков сидел в кресле и смотрел, как Вета, отведя ракетку, стремительно убегает от своих развевающихся черных волос, как она мелкими изящными шагами настигает желтый, похожий на цыпленка мяч и, звонко цокнув, отправляет его через сетку, а потом замирает, полуприсев, в ожидании ответного удара… Олег Трудович и помыслить тогда не мог, что пройдет не так уж много времени и юная Вета, закусив губу и зажмурившись, будет выгарцовывать на нем, Башмакове, свои первые женские восторги. За ужином проинформированная Катя заметила:
— Во времена нашей с тобой юности, Тапочкин, молоденькие девочки приглашали мужчин на белый танец. А теперь, значит, приглашают на теннис? Хочешь заняться теннисом?
