— Кость, а скажи что-нибудь по-китайски! — попросила Дашка.
— По-китайски? — Он улыбнулся.
Глаза его сузились, губы резиново растянулись, и не своим, а совершенно иным, высоким переливчатым голосом лейтенант протенькал что-то очень красивое.
— И что это значит? — поинтересовалась Катя.
— Это из Ли Бо. В переводе звучит примерно так:
За яшмовою шторой,
В одиночестве,
Красавица застыла
У окна.
Глаза ее влажны,
Печальны взоры.
О ком она тоскует —
Кто ж ответит?
— Костя, а трудно было учить китайский?
— Трудно. Но человек, не знающий языков — калека.
— Значит, я калека, — вздохнул Башмаков.
— А еще что-нибудь прочти! — попросила Дашка.
— Может, из Ду Фу? — предложил Костя.
— А хоть и из Ду Фу! — кивнул Башмаков.
Спать разошлись за полночь. Зинаида Ивановна постелила гостю на террасе, на стареньком диване, на котором так любил лежать, почитывая «Фрегат „Пал-ладу“», покойный Петр Никифорович. Среди ночи Башмаков проснулся от странных звуков. Казалось, дачный домик, ожив, со стонами и скрипом расправляет свои деревянные балки, лаги, венцы… Звуки доносились сверху, из Дашкиной комнаты.
«Вот мерзавцы!» — восхищенно подумал Башмаков и представил себе два молодых тела, свивающихся в великолепном, свежем вожделении, неутомимом, как майские соловьи. И во всем этом была какая-то высшая справедливость природы. Там, наверху, поближе к небу, буйствовала юная страсть, а здесь, внизу, поближе к земле, тихо сонничали два утихомиренных многолетним супружеством тела…
— Кать! — позвал он.
Но она мерно дышала, лежа к нему спиной. Олег Трудович долго и разнообразно гладил спящую жену, а потом, исхитрившись, попытался вкрасться в нее.
— Тунеядыч, отстань! — Катя гневно отпихнула мужа.
— Ты не спишь?
— Уснешь тут! Как не стыдно! Этот твой Костя…
— Почему мой?
— Замолчи, иначе сейчас будет скандал!
Костя уехал через три дня — сначала к родителям, а потом к месту службы. Он звонил почти каждый день и тратил на это, наверное, все свои деньги. Впрочем, Дашка уверяла, что он уже нашел приработки: во Владивосток постоянно наезжают китайские торговцы и им все время требуется переводчик.
В сентябре Костя прилетел в Москву — жениться. Он явился к Башмаковым с цветами, огромным гортом и бутылкой, содержавшей заспиртованную ящерицу.
Сидели на кухне.
— Костя, я понимаю ваши чувства! Все это очень трогательно, но Даша учится в институте, — возражала Катя. — Может быть, лучше пока что-нибудь вроде помолвки?
— Я переведусь в Приморский пед. Мы уже решили! — выкрикнула Дашка.
— Ах, вы уже все решили! А как же банк? Вряд ли ты найдешь себе там такую хорошую работу!
— Найду!
— Не думаю, — покачала головой Катя.
— Екатерина Петровна, я неплохо прирабатываю переводами. Займусь бизнесом. Нам хватит! — спокойно и твердо сказал Костя.
— Бизнесом? — изумился Олег Трудович.
— А что вы так удивляетесь? Офицеры себя сейчас сами кормят, если могут.
— Сомневаюсь.
— Екатерина Петровна, вам, вероятно, приходилось иметь дело с дураками в погонах.
— Костя, ну почему у вас все вокруг дураки?
Башмаков скривился оттого, что кто-то под столом больно пнул его в голень. Он вскинулся на Дашку и застал ее извиняющуюся улыбку — удар предназначался матери. Второй удар, очевидно, достиг цели.
— Хорошо. Давайте договоримся так, — строго предложила Катя, — Костя приезжает в следующий отпуск — и вы женитесь. Костя, когда у вас отпуск?
— Какой отпуск? — Дашка обидно расхохоталась. — Мама, все уже решено! Расслабься!
Катя побледнела, долгим взглядом посмотрела на улыбающихся влюбленных и проговорила, обращаясь к Дашке:
— Если у вас все решено, то зачем вы спрашиваете нашего согласия?
— Екатерина Петровна, — лейтенант был вежлив до глумливости, — вы знаете, почему Китай существует тысячи лет?
— Почему же?
— Потому что у китайцев главное — ритуал и почитание старших.
— Понятно. Хорошо, я расслаблюсь… Я совсем расслаблюсь. А вы теперь попробуйте расписаться за два дня!
— Попробуем, — пообещал Костя.
Вечером Катя жаловалась Башмакову на Дашку. Нельзя же в самом деле совершенно не считаться с родительским мнением! Нельзя бросать банк, ведь хорошую работу сейчас найти почти невозможно. И наконец, жених… У Кости подозрительно много достоинств и такое непомерное самомнение, что не мешало бы распознать его получше.
— Кать, ты что, завидуешь?
— Я?! Кому?
— Дашке.
— Тунеядыч, у тебя начинается старческое слабоумие! Наоборот, я рада…
— Тогда помоги им!
В Катином лицее училась дочка заведующей загсом, и молодых зарегистрировали без всякой очереди. Зашли и вышли. Свадебное платье, похожее на кружевной куль, взяли напрокат. Катя, обиженная Дашкиным самовольством и поклявшаяся с ней не разговаривать, не выдержала:
— Боже, свадебное платье напрокат! Это же память на всю жизнь!
— Ну и где твоя память? — счастливо хохотала Дашка, кружась перед зеркалом. — Одна шляпа осталась! Шляпа!
Во время регистрации Костя был в черно-золотой форме с кортиком и настолько хорош, что на него заглядывались чужие невесты, дожидавшиеся в холле своей очереди.
— Ну прямо мичман Панин! — всплеснула руками Зинаида Ивановна. Свидетельницей со стороны невесты была длинная Валя, а со стороны жениха — Анатолич. Родители Кости на свадьбу не приехали. По официальной версии, из-за обострения язвы у отца. Но из некоторых промолвок стало ясно, что жених с родителями в ссоре и рассматривает их неприглашение на свадьбу как воспитательную меру.
Впрочем, свадьбы и не было, а был хороший обед, который совместными усилиями приготовили Катя и Каля. Зинаида Ивановна при везла с дачи разную зелень, огурчики, помидорчики, перчик. Людмила Константиновна вручила молодым набор столового серебра. Башмаков очень удивился, откуда у матери деньги на такой дорогой подарок. Оказалось, отцовская заначка все-таки нашлась.
— И где же?
— В сахаре… Выдумщик был!
Года три назад по квартирам ходили хохлы и предлагали очень дешевый песок — мешками. Людмила Константиновна позарилась и один купила. Доллары, свернутые в трубочки, оказались на самом дне мешка. Так бы они там и лежали еще лет пять. После смерти Труда Валентиновича Людмила Константиновна ослабела, почти не готовила, а про варенья да консервированные компоты и думать забыла. И решила она сахар по дешевке продать соседке, а себе оставить чуть-чуть, на донышке. Когда песок пересыпали, деньги-то и нашлись.
