— И этот размер, конечно, не совпадает с размером маленького следа, обнаруженного нами в роще, — без всякой тени сомнения заметил Артемий Платонович.
— На целых полдюйма, — ответил пристав.
— Ну, конечно, она носит теперь обувь большего размера. Наша фигурантка — большая умница, — с нотками уважения в голосе сказал частный сыщик. — Она сменила свои башмаки, еще не зная, что мы обнаружили ее следы. Смею сделать предположение, что и большой след не совпадет с нынешним следом ее слуги.
— Вероятно, — согласился с Аристовым Обличайло.
— Вы голодны? — вдруг спросил Артемий Платонович.
— Нет, — ответил пристав, озадаченный такой резкой сменой темы разговора. — Я перекусил в лесу, когда парень спал.
— Это хорошо, — сказал отставной штабс-ротмистр. — А не устали?
— Я привычный.
— Тогда, дорогой Максим Станиславович, пойдемте-ка мы обратно в Березовку.
— Что, будем ставить засаду? — догадался Обличайло.
— Именно. Мы должны предотвратить всякую возможность попадания этих писем к Петровской.
Таясь, они вышли из комнаты, бесшумно проследовали по коридору, спустились по лестнице и вышли во двор. Никем не замеченные, они ступили на дубовую аллею. Деревья по обе стороны выглядели черными, напоминая крутые склоны, и Аристову показалось, что они будто идут по дну глубокого оврага. Стояла кромешная темень, и только слабый просвет вдали, там, где оканчивалась аллея, указывал им путь. Аллея закончилась, миновав небольшое поле, они вошли в лес. Для Артемия Платоновича оставалось загадкой, как пристав, шедший впереди, выбирал верное направление. А тот шел уверенно, и когда оглядывался, его глаза светились в темноте, как у кошки.
Саженей за десять до Сенькиной избы рос куст орешника. Здесь они и решили устроить свой наблюдательный пункт.
Дежурили по очереди — предложение Обличайло вести наблюдение ему одному было отвергнуто отставным штабс-ротмистром как абсолютно неприемлемое.
Было еще темно, когда из никогда не затворяющейся калитки вышел Сенька.
— Вот он, — взволнованно прошептал Обличайло, наблюдавший в это время за домом.
Дав Сеньке удалиться саженей на двадцать, они направились за ним, стараясь держаться от парня на почтительном расстоянии и в то же время не упустить из виду.
Когда вошли в деревню, они сократили расстояние, чтобы видеть, в какой двор войдет Сенька. Лениво брехали собаки. Самым краешком выглянула луна — небо из черного становилось серым.
Наконец Сенька остановился у одного из дворов в центре деревни и, недолго думая, перемахнул через забор. Обличайло, прильнувшему к заборной щели, удалось разглядеть, что, обогнув яблоневые деревья, Сенька направляется к баньке, стоящей в углу двора. Затем негромко скрипнула дверь.
— Все, лезем за ним через забор, — заторопился пристав и посмотрел на Аристова. — Давайте я вам помогу.
Вместо ответа Артемий Платонович ловко перебросил свое тело через деревянную преграду и уже спустя мгновение был по ту сторону забора. Обличайло удалось сделать то же самое, затратив чуть больше времени. Когда они подошли к баньке и встали у оконца, разговор Сеньки с Кузьмой, верно, только начался.
— Что тебе нужно в такую рань? — услышали они недовольный голос.
— Я пришел за моими письмами, — нетерпеливо ответил Сенька.
— Твоими? — ухмыльнулся, верно, Кузьма. — А я думаю, что за моими.
— Давай письма, я должен отдать их одной барыне.
— Кажется, ты уже отдал свои письма одной барыне… И что? Получил награду? А может, получил и не делишься?
— Ей нужны все письма, и тогда она отдаст деньги.
— Я тебе не верю. Ты обманешь меня… А может, уже надул.
— Послушай, Кузьма, — горячо заговорил Сеня. — Я тебя не обманываю. Как только я отдам ей письма, так сразу же получу деньги. И принесу тебе твои пятьдесят рублей.
— Пятьдесят рублей?! Ты говорил о других деньгах.
— Больше она не дает. Хорошо, что хоть столько.
— Нет, братец, так дело не пойдет. Знаешь, что я тебе скажу? Я пойду с тобой, так будет вернее. И сам отдам письма этой твоей барыне. Ну, что скажешь?
Допустить этого Сенька, конечно, не мог. Ведь если Кузьма пойдет с ним, то он узнает, что награда за письма составляет вовсе не сто рублей, а пятьсот. И Сенька вместо пятидесяти рублей будет вынужден отдать ему целых двести пятьдесят. А за что?
— Чего молчишь? — спросил Кузьма.
— Я согласен, — с трудом выдавил Сенька, уже решив, что ему делать дальше.
— Ну, вот и лады, — довольно сказал Кузьма, и пристав с отставным штабс-ротмистром услышали скрежет половиц.
— Верно, достает письма, — прошептал пристав. — Прятал их, шельмец, под полом.
А потом послышался сдавленный крик и возня. Аристов взглянул в оконце и тотчас бросился к дверям бани. Рванув их, он пулей влетел внутрь и принялся оттаскивать Сеньку, вцепившегося в горло Кузьмы. Последний хрипел и колотил Сеньку по бокам и голове, но тот держал Кузьму мертвой хваткой. Лишь с помощью пристава Артемию Платоновичу удалось растащить парней. Связав руки обоим бельевыми веревками, нашедшимися в бане, Обличайло усадил их на лавку. Сам же вместе с Аристовым сел напротив.
— Чего не поделили, ребятки? — душевно поинтересовался пристав.
Те, тяжело дыша, молчали.
— Эти, что ли? — спросил Обличайно, передавая отставному штабс-ротмистру поднятые с пола несколько писем.
— Похоже, что они.
— Не хотите говорить, не надо, — ласково продолжал Обличайло. — Упрашивать не буду, мы и так все знаем. Вот эти бумаги, — указал он на письма в руках Артемия Платоновича, — были похищены у убитого в поезде чиновника, из-за которых его и лишили жизни. И вам обоим, ненаглядные мои, светит каталажка.
— А мне-то за что? — невесело пробубнил Кузьма. — Мне эти письма вот он дал.
— Суду в данном случае будет неважно, откуда у вас появились письма. Важно будет то, что они находились спрятанными под полом вашей баньки. А это, как я уже сказал, очень важные улики, за сокрытие которых вам положен весьма приличный тюремный срок. Вам же, милейший, — перевел взгляд на Сеньку пристав, — светит срок еще больший.
— За что? — привстал с лавки Сенька. — Я нашел эти письма в лесу! И хотел принести их, — он мотнул головой в сторону Аристова, — вот этому господину.
— Это неправда, молодой человек, — не согласился с заверением Сеньки Артемий Платонович. — Вы хотели отдать эти письма вовсе не мне, а некой красивой даме, посулившей вам за них пятьсот рублей. Или вы будете возражать?
— Пятьсот? — воскликнул Кузьма, и, ежели бы не веревки, связывающие руки, он разорвал бы, верно, Сеньку в куски. — Ах ты, падаль…
