— Извольте, — со вздохом согласился Михаил. — Когда мы с Верой приехали на постоялый двор, то в нумере пристава застали господина Аристова.
— Вот как, он уже вернулся? — не смогла скрыть своего неудовольствия Петровская.
— Да, — удивленный ее тоном, ответил Михаил. — Кстати, он завтра намерен приехать к нам к обеду.
— Только к обеду, не ранее? — осторожно спросила Петровская.
— Нет, не ранее. У него с приставом какие-то дела в Ротозееве, — пояснил Михаил.
— Это хорошо, — раздумчиво сказала Валентина Дмитриевна и уже мягче добавила: — Прошу прощения, что перебила вас. Продолжайте, пожалуйста.
— Еще господин Аристов просил передать вам его просьбу по поводу писем.
— Что именно он хочет? — нервически спросила Петровская.
— Он просил, чтобы к его приезду переводы были бы готовы. Если это, конечно, возможно, — добавил молодой барон уже от себя.
— Переводы практически готовы, — сказала Петровская, устремив взор в одной ей ведомые дали. — А что относительно остальных писем?
— Их отдаст этот мерзавец Сенька, как только его выпустят. Сам принесет их завтра утром.
— Вам принесет?
— Ну что вы, — засмеялся Михаил. — Ко мне он не посмеет подойти и на сто шагов. Конечно, кузине.
— Кузине, — эхом повторила за бароном Петровская. — Все верно, ведь она его спасительница.
— Что вы сказали? — спросил Михаил, не расслышав последней фразы собеседницы.
— Ничего, это я так, про себя, — посмотрела на Михаила Петровская. — Вам не кажется, что стало свежо?
— Разве только самую малость.
Петровская зябко поежилась:
— Давайте вернемся.
Всю ночь молодой барон проворочался в своей постели. Он никак не мог заснуть. Картины будущего блаженства вставали перед ним так явственно, что он даже чувствовал, как пахнет нежнейшая кожа его возлюбленной. Она благоухала лавандой. «Завтра, завтра», — стучало в мозгу, и он торопил это завтра , отдавая себе невыполнимые приказания заснуть. Как всегда, когда торопишь время, оно идет много медленнее своего обычного хода, будто издеваясь и испытывая на прочность того, кто его торопит. Стрелки часов замирают на циферблате, и чем чаще на него смотришь, тем медленней ползут минуты и секунды. Бесспорно, в разные моменты жизни время имеет разную скорость, и с этим ничего нельзя поделать.
Он заснул, когда в окна уже стал заглядывать рассвет. Ему снилась Валентина Дмитриевна в розовом пеньюаре с воротничком a la Collinette и распущенными волосами, ниспадающими на ее шикарные плечи, а он стоял рядом и не мог на нее налюбоваться. А потом пеньюар опал легким облачком, оставив ее лишь в одних кружевных панталончиках, совершенно чужеродно смотревшихся на ее матовом теле, выточенном величайшим из мастеров. Мишель сделал шаг, другой и заключил ее в свои объятия, но оказалось, что он обнял пустоту. Так повторялось несколько раз, пока, наконец, она не очутилась в его руках.
— Попалась! — воскликнул он, заглянув ей в лицо. И тут же отпрянул: Петровская смотрела поверх него холодно и безжизненно, и в ее глазах отражалось небо.
— Боже мой, она мертва! — разжал он свои объятия и бросился прочь.
Но ноги не слушались его, и он едва смог сделать несколько шагов. Когда же он обернулся, то на месте, где еще несколько мгновений назад он сжимал в объятиях Валентину, стоял и участливо смотрел на него отставной штабс-ротмистр Аристов, а из-за его плеча выглядывал с виноватым видом молодой пристав с полицейской фамилией Обличайло.
— Вот такой расклад получается, — медленно произнес Аристов и поднял глаза к небу.
— Да-а, — в тон ему протянул пристав Обличайло и тоже устремил свой взор вверх.
Михаил посмотрел вслед за ними на небо и увидел белое облако в форме прекрасного женского тела. Оно быстро таяло, делалось все менее заметным и наконец исчезло, будто его и не было вовсе.
Глава 21 ТОЧКА
Сенька даже слегка опечалился, когда через два дня поутру двери старостиной баньки открылись и в нее вошли полицейский пристав и пожилой господин, обещавший ему за недостающие письма двести рублей. Сенькино заключение было вполне сносным: делать ничего не надо, а кормят три раза в день — благодать, да и только. Так можно всю жизнь прожить, ничего не делая. Он, конечно, и не надеялся, что такая лафа будет долгой, но еще с недельку пробыть под таким арестом он согласился бы за милую душу. Ан нет, хорошего никогда не бывает много. Это Сенька уже знал по собственному опыту.
— Ну что, дражайший Семен Васильевич, — начал пожилой, пристально глядя парню прямо в глаза и доставая из кармана сюртука злополучную пачку писем. — Кончился твой арест. Вере Михайловне, барыне молодой, за это спасибо скажи. Вот, отдашь ей эти письма, — протянул Сеньке пачку писем Артемий Платонович, — и свободен. Она, поди, уже ждет тебя в дубовой аллее. И наш тебе совет: чтобы более никаких западней и силков в Охотничьей роще. Не то молодой барон Дагер все же упечет тебя в каталажку. Ты понял?
— Понял, — мотнул кудлатой головой Сенька. И, набычившись, поинтересовался негромко: — А деньги, что вы обещали?
— Это двести рублей-то? Получишь ты их после того, как отдашь письма Вере Михайловне. И учти, — погрозил Аристов пальцем, — мы за тобой следом пойдем, так что не вздумай хитрить.
— Как можно! — сделал Сенька круглые глаза.
— Ты, дружок, не актерствуй здесь, — заметил Обличайло. — Причины так думать о тебе у нас имеются.
— Да, и не беги, — добавил Аристов. — Иди спокойным обычным шагом, чтобы мы могли тебя видеть. Если что — кричи.
Последней фразы Сенька не понял, только пожал плечами. Сунул письма за пазуху и пошел. Когда шел деревней, раза два оглянулся — пристав и пожилой действительно шли следом. Когда деревня кончилась, оглянулся еще раз и никого за собой не увидел. «На пушку взяли», — подумал он и прибавил шагу.
— Быстрее пошел, — заметил Аристову Обличайло, наблюдая за Сенькой из-за придорожных кустов.
— Значит, и нам надо поспешать, — ответил Артемий Платонович, и они короткими перебежками двинулись за Сенькой, стараясь не потерять его из виду. Однако расстояние между ними все же увеличивалось.
— Давай, давай, — подбадривал отставной штабс-ротмистр то ли себя, то ли пристава.
— Вы думаете, они нападут на него именно сейчас? — спросил на бегу Обличайло.
— Ве-ро-ят-но, — так же на бегу ответил Аристов. — Просто от-бе-рут у не-го пись-ма, и все.
Когда перелесок кончился и началась дубовая аллея, что вела к замку, Артемий Платонович впал в некоторое недоумение, окончившееся неприятным холодком в груди.
— Все может кончиться гораздо хуже, чем мы предполагали, — заявил он Обличайло. — Они, возможно, захотят отобрать письма после того, как парень отдаст их молодой барыне. И ежели этот Сенька смог бы отделаться только тумаками, то Вера Михайловна подвергается куда более опасной угрозе.
