– Садись, – сказал он, оборачиваясь. – Может, и правда лучше вместо сердца пламенный мотор иметь, а? Впрочем, ты еще молодой – не понимаешь, я тоже на фронте в себя больше, чем в двигатель своего танка, верил, ну да ладно… Как же вы это, братцы мои, дошли до того, что у вас райком грабят? Скоро секретарей начнут похищать, как Альдо Моро. Нехорошо! Милиция говорит: пацаны – значит, твоя недоработка. Что молчишь?
– Да вы и так, Владимир Сергеевич, все знаете.
– Все даже Маркс не знал. Что вы за поколение, братцы мои, со всем готовы соглашаться, лишь бы чего не вышло, только бы лишнего не сказать!
– Владимир Сергеевич, этим вопросом занимается РУВД.
– Понятно, что не Скотланд-Ярд.
– Наш оперативный отряд помогает, но независимо от того, кем окажутся хулиганы, я с себя ответственности не снимаю, мы соберем специально бюро, будем делать выводы…
– Дело нужно делать, а не выводы. Со слетом-то зашиваетесь?
– В общем, да.
– Еще бы, такой парад устроить непросто. А вот оставили бы вы помпу да подумали о главном: почему такое могло случиться и таков ли наш комсомол, каким быть должен? Мы ведь как про комсомол, так «Павка Корчагин, Магнитка, Комсомольск, Александр Матросов, Зоя Космодемьянская»… Золотой запас легче всего транжирить, а вы-то что дали, комсомольцы восьмидесятых? Я знаю: у тебя уже на языке БАМ, КамАЗ, КАТЭК… Это все, братцы мои, крупные, фронтовые операции, а что делаете вы в наступлении местного масштаба, о чем в центральных газетах не пишут?
– Разве мы мало делаем, Владимир Сергеевич! Мы…
– Да ты не отчитывайся! То, что комсомол лучше всех отчитываться умеет, я знаю. Иной раз в президиуме, братцы мои, аж слезу уронишь. Я не спорю, делаете вы много, за все беретесь. С детским домом так просто молодцы! Мы вам еще гостиничный комплекс для субботников подкинем. Что хорошо, братцы мои, – то хорошо. А вот такого, чем для нас, например, тимуровское движение было, у вас нет; такого, чтобы проняло молодежь!
– Сейчас время другое, Владимир Сергеевич…
– Время другое. Мы себя к войне готовили, а вы к неуклонному удовлетворению возросших потребностей, хотя не уверен, что сейчас война дальше, чем тогда. Молодежь другая – согласен, но и вы не архитектурный памятник! Перестраиваться нужно, искать, а то я, братцы мои, в последнее время на улицах у молодых ребят и комсомольских значков не вижу, только у таких дядей, как ты, да еще у ветеранов и замечаю. Тут, чувствую, и я недосмотрел. Сам знаешь, как мы комсомолу доверяем. Раз самодеятельная организация – действуйте! А что получается: мы от вас, братцы мои, организованности, четкости требуем, а вы так расстарались, что иногда уж не поймешь, райком – для молодежи или, наоборот, молодежь – для райкома! Ну, я, конечно, утрирую и шаржирую – в другую крайность тоже шарахаться не нужно, – но ты, Николай, призадумайся. Не у всех ведь такие дела, как у тебя в хозяйстве! Вот о чем на слетах говорить нужно.
– Владимир Сергеевич…
– Сам выступлю на таком слете. Или вы уже разучились на комсомольских собраниях о жизни говорить, а все больше о личных комплексных планах, росте рядов, да еще «комсомольским прожектором» можете посветить, куда директорский палец покажет?
– Нет, это не так!
– Хочется верить, братцы мои, очень хочется! Да-а, Николай, подвели тебя твои подростки. Может быть, все и случайно, но надо тебе разобраться и в этом ЧП и в своем хозяйстве. Если новости будут, сразу звони – лично приду на этих басмачей посмотреть… А ты, наверное, сидишь и думаешь: вот Ковалевский от комсомола инициативы требует, а сам слова сказать не дает. Ну, слушаю тебя.
– Владимир Сергеевич, давайте мы уж слет, как намечали, проведем – не отменять же его из-за каких-то негодяев.
– Верно.
– Потом, люди уже приглашены, ребята готовились… А следом, через несколько дней, соберем актив и серьезно поговорим!
– Ясно, столько пены нагнали, что жалко – пропадет?! Значит, актив?
– Актив. И не выводы будем делать, а дело!
– Хорошо, держи меня в курсе, – подытожил Ковалевский, отпуская Шумилина, но у самых дверей остановил его неожиданным вопросом. – Как думаешь, зря мы, наверное, Кононенко отпустили? На связь-то он выходит?
– Нет пока, но обещал написать или позвонить, как только устроится.
– Привет ему передавай. А может, и тебе, Николай, штабную жизнь на передний край сменить? Встряхнуться?!
Шумилин весь напрягся, чтобы вывереннее отозваться на непонятное предложение Ковалевского, но тут зазвонила «вертушка», и Владимир Сергеевич, улыбнувшись, взмахом руки выпроводил комсомольского лидера из кабинета.
9
«Что самое серьезное в службе?» – любил спрашивать старшина батареи, в которой некогда служил сержант Шумилин. И сам же отвечал: «Самое серьезное в службе – это шутки старших по званию!»
Будем правдивы: неожиданное предложение Ковалевского задело Шумилина. Нет, он не боялся за свое кресло, тем более, что Владимир Сергеевич, как выяснилось, крови не жаждет. Но было до слез обидно, а винить некого, кроме самого себя. Это чувство запомнилось еще со школы, когда привыкшему к похвалам, благополучному Коле Шумилину неожиданно вкатывали «пару» – и он возвращался домой, зло задевая портфелем стволы ни в чем не виноватых деревьев…
И еще одна особенность состоявшегося разговора удручала первого секретаря: сказанное сегодня Ковалевским удивительно напоминало и вчерашние слова запальчивого Бутенина и давние рассуждения Кононенко. «Почему они все объясняют мне то, что я сам отлично понимаю!» – возмущался Шумилин, сдерживая желание садануть «кейсом» о фонарный столб.
Таким раздраженным в райком идти нельзя, и он остановился возле киноафиши. Последние годы краснопролетарский руководитель в основном смотрел те фильмы, которые крутили по окончании различных массовых мероприятий, так сказать, «на закуску». «Вот развяжусь с этим хулиганьем, проведу слет, а потом актив! – мечтал Шумилин, с интересом читая афишу. – И схожу в кино! Может быть, даже с Таней, если, конечно, она меня еще не забыла… Кстати, нужно ей позвонить или даже зайти…»
…В райкоме комсомола имелось два входа – парадный и служебный. Парадный, со старинной дубовой дверью и симметричными вывесками, вел с улицы прямо в приемную; служебный находился во дворе, и, чтобы через него попасть в свой кабинет, Шумилин должен был пройти через все здание; так он и делал, периодически обходя свои владения и проверяя работу аппарата. Не подумайте, будто первый секретарь мелочно следил за подчиненными! Нет, просто он достаточно хорошо знал дело, сотрудников и мог по обрывкам разговоров, группировке лиц в кабинетах, расположению бумаг на столах определить, кто чем занят и занят ли. Человека, прошедшего все основные ступеньки аппаратной деятельности, обмануть трудно. Если, допустим, к нему приходил печальный инструктор и жаловался, что не может решить вопрос с арендой зала для вечера молодых учителей, Шумилин уже по интонации знал: натолкнулся работник на непреодолимое препятствие или не напрягался, как следует. В первом случае он помогал, не вдаваясь в подробности, во втором спрашивал, звонил ли халтурщик, скажем, в клуб автохозяйства. «Звонил, но не дозвонился…» Это означало: и не собирался. Тогда первый секретарь брал служебный справочник, снимал трубку и за минуту обо всем договаривался, потом распоряжался подготовить соответствующее письмо на имя директора клуба. В дверях провинившийся останавливался и начинал клясться, будто и вправду не смог дозвониться, но Шумилин наставительно замечал: «Первое, что должен уметь инструктор, – работать с людьми, второе – работать с телефоном…» И третье, но уже не имеющее отношения к описанной ситуации: нужно уметь не только просить, а еще и благодарить. Комсомольцы – ребята веселые: то, за что, например, профсоюзы выкладывают денежки, они умудряются получить за «спасибо», будь это зал для молодых учителей или знаменитый теледиктор, автобусы для экскурсии (их оплатит, как ни странно, само же автохозяйство) или новые горны для пионеров. А вот сказать «спасибо» некоторые деятели забывают. Случалось и хуже: однажды с огромным трудом – в ногах валялись – уговорили приболевшего ветерана приехать на конференцию и… забыли дать ему слово. За такую забывчивость Шумилин наказывал беспощадно.
