В каждой школе этого региона училось по 150–600 ребят. Почти всегда оказывалось, что от трети до половины из них погибли. Чаще всего причиной тому становилось обрушение плохо построенных или ветхих зданий. Подрядчики, строившие по государственному заказу, пытались сэкономить и клали кровельные балки на расстоянии метра и более друг от друга (а положено – не больше 70 сантиметров). В других случаях они замешивали раствор в неправильной пропорции – соотношение песка и цемента должно составлять 6:1, а они делали 10:1. Кто-то урезал расходы на бетон, а кто-то отказывался от использования двойных листов металла, повышающих прочность крыши.
В результате здание разваливалось, причем происходило это по одному из двух сценариев: либо ломалась кровля и обломки падали прямо детям на голову, либо трескались стены, а крыша падала целиком. В последнем случае нередко погибали все, кто оказался в помещении. В маленькой деревушке Нусада таким образом заживо были погребены 198 учеников. Тремя годами позже, в 2009 году, огромный кусок бетона так и лежал в том же месте на склоне холма, где когда-то стояла школа. Он по сей день служит памятником над общей могилой детей из Нусады.
У властей и неправительственных организаций редко доходили руки до того, чтобы обеспечить обитателей отдаленных районов продовольствием и лекарствами, что уж говорить о восстановлении системы образования. Хотя в некоторых местах пакистанские военные ставили большие палатки и объявляли, что здесь будет местная школа. Однако такой подход к делу не работал. В лежащих в руинах окрестных деревнях нужно было еще как следует поискать тех, кто сможет преподавать, а затем предоставить этим людям учебные материалы и зарплату. В местах, где мы побывали и где приложили собственные усилия для налаживания учебы, палаточные школы Сарфраза были единственными по-настоящему действующими учебными заведениями.
Весь декабрь и часть января мы ездили по деревням, где открылись наши школы, чтобы выяснить, какая поддержка им необходима для продолжения бесперебойной работы. Там, где Сарфраз еще не был, начинали работу с нуля. В некоторых местах ничего не клеилось или поначалу выходило вовсе не так, как задумывали.
Главной задачей было найти одного или двух преданных делу педагогов, вокруг которых и выстраивался весь учебный процесс. Если детей, приходящихся на одного учителя, набиралось более сотни, мы организовывали посменные занятия, скажем, два «захода» по три-четыре часа каждый. Одна смена – для мальчиков, другая – для девочек. При этом предполагалось, что старшие ребята помогают заниматься младшим. Трудность была еще и в том, что люди все время приезжали и уезжали. В один день в школу могло явиться двести детей, а в другой – четыреста. Так же непредсказуемо мигрировали и учителя, по мере сил пытавшиеся наладить свою жизнь.
Конечно, эти школы были далеки от идеала. Но вряд ли мы или кто-то другой мог бы сделать больше, учитывая условия работы. Средств у нас было мало, а также не хватало людей, которые могли бы регулярно инспектировать дальние точки, поэтому вполне понятно, что первые месяцы после катастрофы мы не очень внимательно следили за судьбой каждого проекта. Тем не менее в ту зиму 2005/06 года кто-то из наших пакистанских сотрудников все же посещал палаточные школы примерно раз в одну-две недели: привозил зарплату учителям, знакомился с успеваемостью учеников и организовывал доставку необходимых принадлежностей. В отсутствие государственной поддержки и помощи от международных благотворительных организаций мы могли сделать очень немного для жителей этих районов. Но все же наш труд оказывался очень важным звеном в восстановлении нормальной жизни и принимался с благодарностью и энтузиазмом.
В горных поселках в самые суровые зимние месяцы учебу часто отменяют, но в тот год некоторые самоотверженные учителя продолжали работать и в мороз, чтобы ребята не отстали от программы, которую проходят их сверстники в других областях страны.
В деревнях нам с гордостью рассказывали об этом. Иногда в обед родители приносили в школу чай и лепешки, а потом садились сзади и следили за ходом урока, готовые помочь, если только это понадобится.
Постепенно прием, оказываемый нам в новых местах, стал теплее. Медленно, но верно по Азад Кашмиру распространялся слух о странной парочке – исмаилите с перебитой рукой из долины Чарпурсон и его приятеле-американце в забрызганном грязью шальвар-камизе, необъятных размеров и с медвежьей походкой. Постепенно у нас в этом регионе стали появляться прочные связи.
Мы с Сарфразом никогда не выдавали себя за представителей организаций, оказывающих экстренную помощь пострадавшим. Но при этом люди знали, что мы хотим быть им полезными. Особенно ценили это в местах, куда никто, кроме, пожалуй, экипажей «Чинуков», не добирался. Но еще более важным для кашмирцев, думаю, было то, что везде мы первым делом обращались за советом к старейшинам. Мы часто консультировались с родителями школьников, пытаясь выяснить, что именно им необходимо. Мы протягивали руку жертвам бедствия, но, приходя в любую деревню, прежде всего просили, чтобы местные жители сами стали нашими учителями и подсказали, что нам делать. Неудивительно, что вскоре мы с Сарфразом получили еще один важный урок. Он был сродни тому, что преподал мне много лет назад Хаджи Али, седобородый вождь деревни Корфе.
Стоит найти время для того, чтобы спокойно и внимательно выслушать людей. Особенно когда говорят дети. В награду за терпение и внимание тебе откроются потрясающие вещи.
* * *
Фарзана – красивая девушка-девятиклассница с темно-карими глазами и густыми бровями, жила в деревне Нусери. Ее биография была полна трагических потерь, как, впрочем, и судьбы всех выживших в катастрофе детей из этого поселения, в котором до землетрясения было около 1500 жителей. Более трети из них погибло, и почти ни одно здание не устояло.
Мать Фарзаны, Джамилю Хатуун, а также двенадцатилетнего брата Набиля убила обвалившаяся крыша дома. В трех с небольшим километрах от деревни находилась местная школа для девочек, где училась тринадцатилетняя сестра Фарзаны – Сидра. Она стала одной из сорока семи жертв обрушившейся постройки. В семье кроме нашей героини выжили лишь отец Нур Хуссейн, отставной военный, а также ее трехлетняя сестра Курат.
В первые недели после бедствия горевать было некогда. Нусери оказалась отрезанной от источников питьевой воды, а это значило, что ежедневно Фарзана вместе с другими женщинами должна была проходить пешком три километра, спускаться почти на километр вниз к реке, а затем забираться по крутому склону обратно, неся двадцатилитровые канистры, наполненные водой. Тем временем Нур Хусейн каждое утро отправлялся в шестичасовое пешее путешествие – именно столько у него занимал путь до ближайшей военной части и обратно. Там ему выдавали ежедневный паек на всю семью: муку, немного растительного масла, соль и чай.
Когда мы с Сарфразом приехали в Нусери, дети должны были быть на занятиях в палаточной школе, работу которой мой друг наладил в один из предыдущих визитов. Однако посещаемость здесь была невысокой. Мы видели, что дети бегают по улицам, но идти на уроки они почему-то не собирались, даже, казалось, не желали подходить близко к палатке. Никто не мог объяснить причины такого поведения, пока в один прекрасный день я случайно не выяснил это. В то утро я сидел на полу в школе и разговаривал с учителями и немногочисленными пришедшими детьми, включая Фарзану.
