Ему было тяжело возвращаться домой: школа в Корфе не построена. Но мысли о Марине, ее дочерях Блейз и Дане скрасили долгий перелет. В конце концов он возвращается к любимым людям, а не бежит от неудач…
ПО ДОРОГЕ ОН ОБДУМЫВАЛ СЛОВА МАРИНЫ, ПЫТАЯСЬ НАЙТИ В НИХ КАКОЙ-ТО ДРУГОЙ СМЫСЛ, КРОМЕ ОЧЕВИДНОГО: ОНА ЕГО БРОСИЛА.
На автобусе он добрался до ближайшей электрички, дождался поезда и оказался в Сан-Франциско. По дороге он обдумывал слова Марины, пытаясь найти в них какой-то другой смысл, кроме очевидного: она его бросила. Он несколько месяцев ей не звонил, это правда. Но она должна понять, что у него просто не было денег на международные звонки! Он все объяснит. И они вместе уедут куда-нибудь, ведь на банковском счету у него еще остались деньги.
От аэропорта до Марининого дома он добрался за два часа. Солнце уже село. Все дома были украшены к Рождеству. Дул легкий морской бриз. Мортенсон поднялся по ступенькам дома.
Она открыла дверь, легонько обняла его и остановилась на пороге, не приглашая войти.
«Я хочу тебе кое-что сказать… — тихо произнесла она. Мортенсон молча ждал продолжения. — Я снова встречаюсь с Марио».
«Марио?» — переспросил Грег.
«Я ХОЧУ ТЕБЕ КОЕ ЧТО СКАЗАТЬ, — ПРОИЗНЕСЛА ОНА. МОРТЕНСОН МОЛЧА ЖДАЛ ПРОДОЛЖЕНИЯ. — Я СНОВА ВСТРЕЧАЮСЬ С МАРИО».
«Ну, ты его знаешь. Марио, анестезиолог».
Мортенсон смотрел на нее.
«Мой старый приятель Помнишь, я рассказывала тебе…»
Марина продолжала говорить. Наверное, она действительно упоминала о Марио в те вечера, что они вместе проводили в отделении «Скорой помощи», но это имя ничего для него не значило. Он смотрел на ее губы, ее сочные красивые губы, самые красивые на свете…. Он никак не мог сосредоточиться…
«Я заказала тебе комнату в мотеле».
Она все еще говорила, но Мортенсон повернулся и пошел прочь. На улице совершенно стемнело. Легкий вещмешок, веса которого он раньше почти не замечал, неожиданно стал давить на плечи тяжелым грузом. Он еле передвигал ноги. К счастью, за углом оказалась вывеска мотеля.
В пропахшей табаком жалкой комнатушке, которую он снял на последние деньги, Грег принял душ, потом принялся рыться в вещмешке в поисках чистой футболки. Выбрав подходящую, он заснул, даже не выключив свет и телевизор.
Он буквально провалился в сон, но через час его разбудил стук в дверь. Мортенсон вскочил с постели, не понимая, где находится и что происходит. Ему показалось, что он все еще в Пакистане. Но по телевизору по-английски говорили о каком-то человеке по имени Ньют Гингрич.
[32]
Мелькали предвыборные плакаты, которые казались чем-то удивительным и чужим.
Покачиваясь от усталости, Грег подошел к двери и открыл ее. На пороге стояла Марина в его любимой желтой куртке. «Прости, — сказала она, запахивая куртку на груди. — Я не так себе это представляла. С тобой все в порядке?»
«Со мной? Нет, мне кажется…» — ответил Мортенсон.
«Ты спал?»
«Да».
«Послушай, я не хотела, чтобы все так вышло. Но я не могла связаться с тобой в Пакистане».
Из открытой двери тянуло холодом, и Мортенсон весь продрог.
«Я посылал тебе открытки», — сказал он.
«С сообщениями о ценах на стройматериалы и о том, во сколько обойдется грузовик до Скарду. Очень романтично! Ты ни слова не написал о нас — только сообщил дату возвращения».
«Когда ты начала встречаться с Марио?» — перебил он, с трудом заставив себя оторвать взгляд от губ Марины и посмотреть ей в глаза.
«Это неважно, — быстро ответила она. — Из твоих открыток я поняла, что перестала для тебя существовать».
«Это неправда», — сказал Грег.
«Я не хочу, чтобы ты меня возненавидел. Ты же не ненавидишь меня, правда?»
«Пока нет».
Марина вздохнула. В правой руке она держала бутылку ликера «Бэйлис». Протянула ее Мортенсону, он взял. Бутылка была наполовину пуста.
«Ты отличный парень, Грег, — сказала Марина. — Прощай».
«Прощай», — ответил Мортенсон и закрыл дверь, чтобы не сказать чего-то такого, о чем бы впоследствии пожалел.
Он стоял в комнате, глядя на ополовиненную бутылку. Мортенсон пил редко, никогда не делал этого в одиночку — и уж точно не стал бы пить такой сладкий ликер. Он думал о том, что Марина достаточно хорошо это знала…
Из телевизора доносился напористый уверенный голос: «Мы собираемся осуществить вторую американскую революцию, и я торжественно клянусь, что с новым республиканским большинством в Конгрессе жизнь американцев радикально изменится. Люди говорят…»
«ТЫ ОТЛИЧНЫЙ ПАРЕНЬ, ГРЕГ, — СКАЗАЛА МАРИНА. — ПРОЩАЙ».
Мортенсон подошел к мусорной корзине и разжал пальцы, сжимавшие горлышко бутылки. Она упала на дно корзины, раздался громкий стук — будто захлопнулась тяжелая дверь. Он рухнул на постель.
Ему приходилось постоянно думать о деньгах. После праздников он хотел снять со своего счета двести долларов, но в банке ему сказали, что у него всего 83 доллара.
Грег позвонил в больницу, надеясь получить работу до того, как положение с финансами станет критическим. «Ты сказал, что вернешься ко Дню благодарения, — ответили ему. — А сам пропустил даже Рождество. Ты один из лучших наших работников, но в такой ситуации ты для нас бесполезен. Ты уволен».
«ТЫ СКАЗАЛ, ЧТО ВЕРНЕШЬСЯ КО ДНЮ БЛАГОДАРЕНИЯ, — ОТВЕТИЛИ ЕМУ. — А САМ ПРОПУСТИЛ ДАЖЕ РОЖДЕСТВО. ТЫ УВОЛЕН».
Мортенсон обзвонил с десяток знакомых альпинистов. Ему удалось найти место в альпинистском общежитии, где можно было собраться с мыслями. Его устроили в коридоре ветхого викторианского особняка на Лорина-стрит. Здесь Грег целый месяц спал на полу. В этом доме останавливались студенты и альпинисты, направлявшиеся в Йосемит или возвращавшиеся оттуда. По ночам в комнатах устраивались веселые вечеринки. Завернувшись в спальный мешок, он старался не слышать, что совсем рядом люди смеются и занимаются жарким сексом, но через тонкие стены доносился каждый звук. Он лежал на полу, а те, кто шел в ванную комнату, переступали через него…
Квалифицированный медработник редко остается без работы. Вопрос лишь в его мотивации. Несколько дней Мортенсон ездил по собеседованиям. В дождливую погоду он остро чувствовал, как ему не хватает «Ла Бамбы». В конце концов его приняли на работу сразу в два места: в центр травматологии и ожоговый центр. Как всегда, предложили самые невостребованные ночные смены.
Вскоре Мортенсон сумел собрать деньги, чтобы снять комнату на захолустной Уилер-стрит. Комната находилась на третьем этаже и принадлежала поляку Витольду Дудзински. Он дымил как паровоз и постоянно пил польскую водку из синих бутылок. Поначалу хозяин частенько приставал к постояльцу с беседами, но Мортенсон быстро понял, что после определенного количества выпитого Дудзински все равно, с кем разговаривать. Грег стал запираться в своей комнате. Душа его болела. Он старался не думать о Марине.
