— Хочешь сказать, здесь тоже человеческий фактор? — разозлилась я. — Кто, интересно, мог знать, в какой момент она захочет отварить себе сосиску?! Может, ты?! И как плитку можно было испортить?
— Юля! — одернула меня подруга, но было поздно.
— Какой еще человеческий фактор? — набросились на нас все. — Вы что, думаете, кто-то специально это делает? Но кто?
Мы с Катей лишь пожали плечами и гордо удалились в свою комнату. То есть это другим показалось, что гордо, в действительности же мы обе просто боялись, как бы нас не измордовали сейчас за такие выводы, и сбежали, трусливо поджав хвост.
— Что же ты делаешь, овца такая, а?! — накинулась на меня Любимова, плотно закрыв дверь. — Вот правильно тебя мама зовет! Овца и есть!
— А что я сделала-то?
— Как что? Кто ж людям-то говорит, что подозревает их во всех смертных грехах? Нам еще жить с этими людьми! А мы теперь будем персонами нон-грата. Нам даже в столовую выходить запретят. Заколотят дверь — и поминай как звали.
— Ты что это? Серьезно? — не поверила я своим ушам. — И вообще Женька им еще и не такое говорил! И их тогда больше было!
— Женька — это Женька! Ему можно! Ты бы стала ему перечить, а? Особенно тогда, когда он заставлял покойного Морозова маршрут передвижений рисовать?
Я живо восстановила в памяти лицо Логинова в тот момент и ответила:
— Нет! Он был таким… хм… авторитетным. Я бы не стала перечить однозначно.
— Ну вот. Так то Женя, а то мы с тобой. Сечешь?
— Да, но… заколачивать дверь?! Это жестоко! Они не могут так с нами поступить!
Катя выдохнула, успокоившись, и ответила мне уже нежнее:
— Юля, в чрезвычайных ситуациях люди вполне способны на жестокость, и еще и не на такую. Ладно, проехали.
Мы расселись по местам и стали усиленно зырить в пол, словно пытались прожечь там дыру. Так длилось довольно долго. Извне доносился шум: по столовой перемещались люди, за окном по-прежнему беспредельно властвовал ливень. Наконец хлопнула входная дверь.
— Кто-то ушел? — приподняла одну бровь Любимова.
— Да, похоже. — Внезапно меня пронзила мысль. — О господи! Они собираются сжечь нас заживо! Вот зачем они вышли! Они сейчас обливают дом бензином!.. — Тут я заметила, какими глазами смотрит на меня подруга, и осеклась: — Что, нет?
— Я думаю, нет, — уверенно заявила она, пару секунд мы глазели друг на друга, затем залились смехом. — Ну подруга, — вымолвила Катя после. — Это надо такое придумать! Под проливным дождем поджигать дом, в котором они к тому же сами живут! Твоя фантазия далеко может нас завести, как считаешь?
— Да это все ты! Замуруют, замуруют… Бойкот объявят…
— Не говорила я «замуруют»! — стала она противиться собственным словам.
— Говорила!
— Нет, я сказала «заколотят дверь».
— А разница?
Мы еще немного поспорили на тему, синонимы ли в данном случае глаголы «замуровать» и «заколотить» или нет, к общему знаменателю не пришли (да и не старались особо, просто заняться было нечем, вот и спорили) и оставили эту тему, включив свет и начав читать журналы, стопку которых обнаружили на полу рядом с толчком в туалете. Наверно, прежние жильцы их собирались использовать в роли туалетной бумаги, но мы с той же целью пользовались салфетками, в избытке захваченными на пикник, вылившийся впоследствии непонятно во что, потому журналы остались нетронутыми и выполняли теперь свое изначальное предназначение.
Прошло много времени, но никто не вернулся.
— Интересно, кто это гулять намылился в такую погоду? — не выдержала я. — Кать, как думаешь?
— Ставлю на твоего Кешу, — без промедления выдала она. — Только он любит подобные увеселительные прогулки.
— Возможно. Я схожу проверю.
Статья, что я читала, была про какие-то смартфоны, айподы и прочую техническую чушь, в которой я все равно ничего не смыслила, потому я посчитала, что мои знания не пострадают, ежели я брошу чтение и выйду «в свет».
Весь «свет», что наличествовал в доме, обнаружил себя в комнате Леры и Светы — так как это они и были — и мне явно не обрадовался. Ну и ладно.
— А Кеша где? — спросила я не очень доброжелательно, но и не нарочито агрессивно.
— Вышел, — ответила Лера тоном, абсолютно повторяющим мой.
— Зачем и насколько, не знаем, — опередив последующие расспросы, бросила Светлана, догадываюсь: чтобы поскорее от меня отделаться.
— Отлично, — только и оставалось закончить мне диалог, и я вышла из комнаты.
Решив подождать Александрова в столовой, чтобы не пропустить его приход, я осторожно приблизилась к походному чайнику, осмотрела его со всех сторон, как будто бы могла на глаз выявить неполадку, если бы таковая имелась, и боязливо, дрожащей рукой воткнула штепсель в розетку. Чайник мирно зашумел.
— Уф, — выдохнула я, утерев выступивший пот со лба.
Ладно, сделаем вид, что собирались пить чай. Или взаправду выпить?
Обрадовавшись принятому решению, я полезла на полку буфета и обнаружила, что осталась всего одна пачка «Юбилейного» в шоколаде. По-моему, еще вчера их было видимо-невидимо. Снова пропала еда? Или мы просто так много кушаем? Все-таки людей пятеро, и один из нас мужчина, как ни крути, они едят больше, чем представительницы слабого пола, так что удивляться, наверно, не стоит.
— Ну и ладно, выпью пустой, — сказала я сама себе, достала чистую чашку и, сев на стул, поставила ее перед собой.
В столовую выплыла Катя.
— Ты что на нее молишься как на икону? — иронично хмыкнула она, видя сей натюрморт. — Чукча кушать хочет, чукча кушать хочет…
— Не смешно, — нахмурилась я. — Печенье почти закончилось. Осталась одна пачка. Мне стыдно ее начинать.
— Узнаю любимую подругу… Я понимаю, что тебе стыдно, но, поверь, другим стыдно не будет. Так и останешься голодная со своим стыдом в придачу.
— Ну и пусть. Зато совесть будет чиста. — Да, в этом вся я.
— Чего меня не зовешь составить компанию? Я, между прочим, есть хочу, — подруга погладила себя по плоскому животу.
А я, поблагодарив высшие силы за то, что она старается не унывать (а я знаю, как тяжело ей это дается), все же очень тихо ответила:
— Нет, Кать. Мне нужно поговорить с Кешей. Наедине. Извини.
Хотя я сказала почти шепотом, все же рефлекторно обернулась на дверь противниц, боясь, как бы они не услышали и не испортили из вредности мой план.
— О’кей, хозяин барин. — Любимова удалилась в спальню, вроде бы даже не обидевшись. Вот и славненько.
Я сидела за столом и смотрела на чашку, гадая, с чего начать разговор, да и нужно ли вообще его начинать, а чайник тихо себе грелся, стоя на разделочном столе. На улице шел дождь. Кеша все не возвращался.
