– Да что же вы, ироды окаянные, сделали! – прохрипел от ярости игумен. Нижняя его челюсть мелко подрагивала, и теперь стало ясно, что он очень стар. – Он же еще мальчик совсем, ему бы еще жить да жить!
Игумен встал на пути Фомичева непреодолимой преградой: не обойти более и не перешагнуть. Паша Фомичев чуть приостановился и, не тратя больше времени на бесполезные объяснения, выстрелил в отца Гурьяна. Старик ухватился ладонью за грудь, пошатнулся и, как-то враз усохнув, повалился на булыжник.
– Иконы не забудь, – бросил через плечо Костыль и, наступив на распластанную ладонь старика, вышел за пределы монастырской стены.
Позади сопел Резаный и тащил под мышкой иконы. Дважды падали они в черное месиво дороги, и Резаный, вспоминая всех чертей подряд, вытаскивал из грязи запачканные доски.
Костыль остановился только через пару километров, когда проселочная дорога, наезженная обыкновенными телегами, вдруг неожиданно разветвилась, поворачивая к морю.
– Вот что, – выдохнул Костыль, сгружая с плеча золотую поклажу. – В двух километрах отсюда проходит железнодорожная ветка.
Резаный только неопределенно хмыкнул. Он уже убедился, что расспросами от Костыля ничего не добиться, кроме, разумеется, неприятностей. Резаного так и подмывало спросить про старателей на берегу моря, поджидавших беглецов чуть ли не как родных, про монастырь и про неведомого Герасима. И вообще, что может связывать такого вора, как Костыль, со святыми старцами, но он благоразумно помалкивал, полагая, что в этом случае может остаться не только без причитающейся ему доли россыпного золотишка, но и без самой головы. Все было намного серьезнее и запутаннее. И по местности Костыль шастал так, как будто бы имел перед глазами карту. Не сошло же на него провидение, наверняка его кто-то подучил и кто-то вел. Но это была тайна, которую Костыль не выдаст – не из той он породы, – даже если сам сатана будет тянуть его за язык щипцами.
А потом… Эта дорога. Откуда он мог знать про железку, да еще проходящую в нескольких километрах от монастыря. Такое впечатление, что после вечерней поверки он прогуливался ночами по окрестностям.
С Пашей многое было непонятно, но он притягивал к себе какой-то непредсказуемостью, тайной. С ним просто было интересно, даже в лагере, где единственное развлечение – колода карт. А что же тогда следовало ожидать на воле, которая ежеминутно – чего там! – ежесекундно манит соблазнами и полна самых непредвиденных ситуаций.
– Если говоришь, значит, так оно и есть, – не очень уверенно поддакнул Резаный.
Ему всегда казалось, что железная дорога проходит от этого места километров на сто пятьдесят южнее. Но Костыль говорил иначе, и оставалось только согласиться.
– Да уж поверь, – ехидно хмыкнул Фомичев. – В общем, так, каждый из нас может покатить в свою сторону. Документы у тебя выправлены, с ними не страшно. Если что, могу дать адресок, тебе их заменят на еще лучшие. Золотой песочек мы с тобой поделим поровну… без обману. Доски эти, – показал он кивком на иконы, – можешь забрать с собой. Для меня это слишком громоздкие вещицы. Не допру! Иное дело золотишко, положил в мешочек и понес.
– Я с тобой, – твердо проговорил Резаный. – После того, что случилось… Ну как же я без тебя. Не бросай, Костыль.
Взгляд у Фомичева был очень внимательный, изучающий. Он уже давно никому не доверял.
– Ты усложнишь себе жизнь, Резаный. Я не из тех людей, кто принадлежит себе.
Подобную фразу можно было воспринимать как мягкую форму отказа. Все-таки Паша Фомичев – вор, элита, так сказать, лагерного общежития. И сотворен судьбой для того, чтобы выбираться из самых запутанных ситуаций. А он, собственно, кто? Всего лишь Артур Резаный. Вечный побегушник. Баклан, одним словом, который живет сам по себе. И мужики от него далеки, и блатные к себе не подпускают.
– Ладно, надоело мне мотаться от одного берега до другого. Не гони меня, Паша, возьми с собой. Если хочешь, от своей доли откажусь в твою пользу, только не гони!
Такого поворота Костыль не ожидал. Самое лучшее – разбежаться в обе стороны, чтобы окончательно запутать следы, а следовательно, уцелеть. Если говорить откровенно, то для этой цели брали и третьего, который и при таком раскладе лишним не будет. Не исключено, что его использовали бы в качестве ужина, но кто знал, что ангел-хранитель, простив прегрешения, посодействует свершению основного плана – наиболее благоприятного. И что через непродолжительное время они будут так далеко от лагеря, что и представить-то трудно.
На лице Фомичева заметно отразилось сомнение (даже самый неискушенный сумел бы его прочитать), а не полоснуть ли по горлышку единомышленника кусочком лезвия? И «хвоста» за собой не приведешь, и от свидетеля избавишься. Артур Резаный слегка распрямился и даже чуток повернул голову. Беззащитен, как поросенок перед топором мясника. Очень похоже поступают волки в поединке, подставляя более сильному противнику под оскаленную пасть незащищенную шею. В этом случае, словно бы устыдившись своей свирепости, соперник немедленно отходит в сторону.
Точно так же, действуя скорее инстинктивно, чем сознательно, поступил Артур Резаный, совсем не подозревая, что находился всего лишь в полушаге от преждевременной кончины. Именно эта доверчивость заставила Пашу Фомичева разжать пальцы, и заостренный обрубок опасного лезвия уткнулся в грязь, затерявшись навсегда.
– Хорошо… Поедем вместе. Но хочу повторить, что я себе не принадлежу. Хоть я и на воле, но кое-что должен, значит, не свободен.
Артур понимающе кивнул.
– Можешь не рассказывать, я знаю. Все-таки лагерь – это не город, каждый на виду.
– Ладно, – Паша Фомичев посмотрел на часы. Редкость для лагеря. А ведь каких-то несколько дней назад у него их не было. Это Резаный помнил абсолютно точно. Но не стал спрашивать о ходиках у Костыля, понимая, что тот опять ничего ему не сообщит. – Через четыре часа поедет товарняк. Останавливаться он не будет, а только притормозит на повороте, когда будет сопку объезжать. Скорость небольшая, вполне достаточная для того, чтобы мы запрыгнули. Но сначала еще нужно прочапать километра два по бездорожью.
Артур Резаный благодарно улыбнулся. Странно все это. Костыль знал про товарняк, который проследует не менее чем в двустах километрах от зоны, и говорил про него с такой уверенностью, будто ездил на нем едва ли не ежедневно. Чтобы понять Пашу Фомичева, нужны очень большие мозги.
– Спасибо… Разве это расстояние по сравнению с тем, что мы протопали.
Паша повернулся и, не дослушав, пошел через топкий кочкарник, очевидно, это была самая короткая дорога.
Глава 7
УХОД ИЗ МОНАСТЫРЯ
Опасения оправдались. Самые худшие. Монахи, стоявшие во дворе, встретили его зловещим молчанием, как если бы вместо живого человека скорбно прошла похоронная процессия.
– Что случилось? – спросил Герасим, всматриваясь в помертвелые лица старцев.
