Так же осторожно он установил крышку на место. Что же это такое?
Глупо обвинять в кощунстве монахов, хотя нечистоплотность встречается и в их среде. Но вряд ли они шарят по гробам, стоящим в святом месте.
А вот еще один гроб, самый главный, из красного дерева. О его тайне знало всего лишь несколько человек. Здесь под высохшим скелетом хранилась наличность. Четыре таких же домовины были установлены в самом углу пещеры. Склеп не самое плохое место для хранения денег. Святой внимательно осмотрел домовину и заметил несколько довольно глубоких царапин.
Гроб вскрывали!
Такие же едва различимые царапины он обнаружил и на других гробах.
За спиной послышалось размеренное бормотание. В зал вернулся чернец, видно, посчитавший, что время для объяснения с покойниками закончилось. Некоторое время Святой постоял в дальнем углу и, не спросив ни о чем монаха, согнувшегося над «Молитвословом», покинул зал.
* * *
Больше в монастыре делать было нечего. Надо действовать, а для начала потолковать с законными. Герасим взял свою сумку и тихо, не привлекая внимания, пошел к монастырским воротам.
Святой не мог избавиться от ощущения, что за ним наблюдают. Выйдя из ворот, он обернулся и понял, что не ошибся. В створе ворот показалась долговязая фигура. Герасим не мог различить лица, но чувствовал, что мысли чернеца далеки от добра и благочестия. Некоторое время они пристально вглядывались друг в друга, а потом чернец неторопливо шагнул в тень, спрятав лицо.
Герасим понял, что здесь с него не спускали глаз.
На станции он увидел все ту же краснощекую девицу. Похоже, что она дожидалась именно его. Когда Святой приблизился, она восторженно замахала ему руками, будто он подарил ей лучшую ночь в ее жизни. Она что-то сказала стоявшим рядом с ней двум мужчинам, и те с пониманием отошли в сторонку.
– Разлюбезный, – двинулась она навстречу Герасиму, – ну что же ты от меня шарахаешься. Я хоть особа и не духовного звания, но в участии ой как нуждаюсь! А может быть, ты меня исповедуешь, – блеснула она золотыми зубами. – Я в этом очень даже нуждаюсь. А для этого я и местечко найду подходящее. Поверь, батюшка, нам с тобой никто не помешает.
Герасим хотел пройти мимо назойливой бабы, как вдруг услышал ее яростный шепот:
– А ты, батюшка, не так свят, как хочешь показаться. Что же это ты чужаков за собой привел. Глаза у них нехорошие, не понравились они мне. Я баба тертая, с малолетства зону топтала, так что хочу предупредить тебя, бойся их! – и отпрянула в сторону, как от чумного. – Эх, какой красавчик пропадает… Уж я сумела бы его порадовать. – И, обернувшись, с надеждой поинтересовалась: – А может, все-таки надумаешь, я ведь женщина открытая и свободная, найду способ, чтобы монаха расшевелить.
– Ступай с богом, дочь моя, – мгновенно вошел в образ Святой и, благословив женщину, зашагал к перрону.
Поезд уже стоял у перрона. У вагонов в ожидании пассажиров переминались скучающие проводники, обозревая унылые вокзальные постройки.
Святой молча протянул билет. Стойко выдержал изучающий взгляд. Глаза у хозяйки вагона были жалостливыми, так смотреть может только мать на сына-инвалида, не способного к плотскому греху.
– У вас второе купе, – сухо сказала женщина.
В соседний вагон вошли двое мужчин. Один из них показался Герасиму знакомым. Натолкнувшись на взгляд Герасима, тот блудливо отвел глаза в сторону и лихо заскочил в тамбур.
Герасим, как и подобает духовному лицу, вежливо поблагодарил проводницу и, подобрав полы рясы левой рукой, стал чинно подниматься в вагон.
О том, чтобы в купе он ехал один, Герасим позаботился заранее, выкупив билеты. В дороге лучше всего можно привести в порядок мысли, тем более если едешь в одиночестве.
Герасим сел к окну и начал всматриваться в провожающих. Ему показалось, что среди них он заметил монаха, читавшего молитвы в усыпальнице. Скорее всего почудилось – просто слишком напряжены нервы, вот и мерещится.
Локомотив, тяжело пыхнув, тронулся с места, звонко лязгнув буферами.
Состав уверенно набирал скорость, когда в купе постучали. Очень сдержанно, ненавязчиво. Наверное, проводница решила угодить духовному лицу и побаловать его крепким чаем. Душечка, если бы она знала, что ему сейчас бы в самый раз кружечку чифиря да хлебать его махонькими глотками до тех самых пор, пока веселье не наполнит грудь, а сердчишко, в порыве радости, не начнет трепыхаться, как птаха, угодившая в силки.
Святой щелкнул замком и распахнул дверь. Сильный удар в подбородок опрокинул его на полку. Падая, он зацепил скатерть, и на него полетели вещи, бутылка с минеральной водой. Оборвавшаяся с окна занавеска залепила глаза.
– Ну, здравствуй… святой отец, – услышал Герасим знакомый голос. – Похоже, не ожидал, иначе по-другому бы встретил. – Громко захлопнулась дверь в купе, зловеще проскрежетал замок. – Видно, в своем монастыре ты всю реакцию подрастерял. – Кто-то грубо сдернул с его лица занавеску, и Святой увидел Кадета и направленный в голову «вальтер».
На противоположной полке, с глумливой ухмылкой, сидел второй – с крупной головой и рябым лицом. Похоже, что беспомощность монаха его безмерно забавляла, он едва сдерживался, чтобы не расхохотаться.
– Здорово ты его уделал, – посмеиваясь, произнес рябой, – вон как копыта подбросил.
– Занавесочку мы эту на место повесим, – со значением произнес Кадет, аккуратно загораживая окно. – Потому что разговор у нас будет серьезный, и свидетели нам не нужны. Ну и, надеюсь, не очень долгий. Поднимайся, – Кадет, похоже, чувствовал себя хозяином положения, – а то как-то неудобно получается, – теперь его голос звучал чуть ли не смущенно, – с духовным лицом этакое приключилось… Пусть сперва наш монах как следует оправится, примет надлежащий вид, а уж потом можно и перетереть. – И, повернувшись к рябому, зло проговорил: – А ты, Игнат, зря расслабился. Достань пушку и не своди с него глаз. Ты не смотри, что на нем ряса, если приглядеться, то можно увидеть, как из-под нее копыта торчат… козлиные! Ха-ха-ха! – развеселился Кадет.
Святой приподнялся. Сел. Лицо ныло от удара, похоже, что зуб раскрошил, сука!
– Что ты от меня хочешь?
– Ой неласково ты меня встречаешь. Что за обхождение с гостем: ни здрасьте не скажешь, ни чайком приветить не желаешь.
– Я вор, – спокойно отвечал Святой, – а нам западло с петушней знаться. – Он сплюнул кровавую слюну.
Пятнадцать лет назад они вместе чалились на усиленном режиме, в воровской зоне. Кадет был иной масти, бандитской. Сел за грабеж. С группой таких же отмороженных, как и он сам, ворвался в квартиру крупного дельца и вынес из дома все ценное, что попалось под руку. Причем в азарте изнасиловал дочку хозяина, который в это время стоял под двумя стволами и со слезами наблюдал за страданиями собственного ребенка.
Попав в воровскую зону, Кадет вместе с тремя десятками бандитов попытался захватить власть. А когда это не удалось, они ушли в глубокую оборону и, вооружившись заточками, старались держаться только группой. Даже ночью они не теряли бдительности, выставляя посты. Но однажды один из бандитов уснул, и воры, ворвавшись в помещение, перекололи спящих, а тех немногих, которым все-таки удалось выжить, изнасиловали, под громкий хохот, положив им на спины порнографические картинки.
