Действительно, буквально на моих глазах лицо жуткой тетки покрылось большими багровыми пятнами, словно ее отхлестали крапивой. Однако это ничуть ее не обескуражило, и она заорала с прежним темпераментом:
— Он привел в Анюточкин дом первую встречную! Это наверняка аферистка, мошенница и воровка! Нужно проверить вещи, пересчитать ложки — не украла ли она чего!
Последнее обвинение переполнило чашу моего терпения.
— Ну, знаете ли! — воскликнула я, пытаясь перейти в контратаку. — Как вы смеете врываться в дом и орать всякие гадости!
— Сама ты гадость! — выпалила тетка и запустила в меня первым, что подвернулось ей под руку. Это оказался складной зонтик, и мне удалось от него увернуться.
— Риточка, я тебя умоляю! — верещал мужичок, хватая свою разъяренную супругу за локти. — Не волнуйся так, у тебя же деструктивное апноэ…
Мне так и не удалось узнать, что это за экзотическое заболевание, однако тетка вдруг стала хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Я поняла, что дальнейшее пребывание в квартире опасно для жизни и здоровья, и поспешно похватала свою одежду, воспользовавшись временной тишиной.
Тетка продышалась и носилась за мной, как фурия, швыряла в меня разными тяжелыми предметами, так что я от греха выскочила на лестницу полуодетой. На лестничной площадке я торопливо натягивала на себя одежду, а из-за двери доносился громовой голос Маргариты Михайловны:
— Анюта! Анюточка, это я, мама! Немедленно приезжай! Нет, папа жив! Нет, я тоже жива, но твой мерзавец муж… нет, он тоже жив и здоров, что ему сделается… его об асфальт не расшибешь… короче, бросай все и прилетай первым самолетом!
Из-за соседской двери донеслось подозрительное пыхтение. Я показала дверному глазку язык, застегнула «молнию» на джинсах и нажала кнопку лифта.
— Как ты могла так поступить! — Петюня схватился за голову и поднял глаза к потолку, как будто там был написан ответ на все его вопросы. Однако если там что-то и было написано, то на языке, которого Петюня не знал.
Он стоял передо мной в длинных и широких «семейных» трусах с узорами из трогательных кроликов и овечек. Толстый волосатый живот нависал над резинкой трусов, так что она грозила лопнуть. Я представила себе эту картину и невольно фыркнула.
— Смеешься, да?! — возмущенно выдохнул Петюня. — Ты еще смеешься! Ты разбила человеку семью, сломала ему жизнь, и у тебя хватает совести смеяться!
— Да ничего я не смеюсь! — возразила я. — Просто у тебя такой вид… Ну скажи, что я могла сделать?
— Ты должна была все им объяснить! — Петюня покосился на свое отражение в дверце шкафа и попытался подтянуть живот. Из этого ничего не вышло, и он еще больше помрачнел.
— Да пыталась я объяснить, а эта тетка меня даже слушать не захотела! Она только обзывала меня последними словами и швыряла тяжелыми предметами!
— И правильно делала! — воскликнул Петюня, покосившись на дверь спальни, откуда доносились подозрительные звуки. — И правильно делала! Тебе было велено никого не впускать и не отвечать на звонки! Зачем ты открыла дверь, да еще в голом виде?!
— Я думала, что это ты… — растерянно отозвалась я.
Приходилось признать, что я действительно вела себя чрезвычайно глупо, и у Антона, который проявил ко мне, совершенно незнакомому человеку, удивительную доброту, будут по моей вине серьезные неприятности.
Да и Петюне я наверняка порчу жизнь.
Когда меня выставили из квартиры Антона, я примчалась к нему. Больше мне просто некуда было податься — растрепанной, оскорбленной, шнурки на кроссовках не завязаны, да еще и лифчик потерялся в той квартире.
На мои жалобные звонки долго не открывали, и я уже хотела развернуться и уйти в туманную даль, когда наконец заскрежетали замки, дверь открылась, и на пороге появился Петюня в этих самых животноводческих трусах. Впустив меня в квартиру, он выслушал трагическую историю, но не проявил ни малейшего сочувствия, на которое я рассчитывала.
Судя по звукам, доносящимся из спальни, у него как раз начала налаживаться личная жизнь, и я появилась в самый неподходящий момент…
Дверь спальни открылась, и оттуда вышла рыхловатая блондинка лет тридцати, полностью одетая и даже накрашенная.
— Дорогая, куда же ты?! — пролепетал Петюня, бросившись навстречу блондинке. — Не уходи…
— Здравствуйте! — преувеличенно радостно завопила я. — А вы Жанна, да? Петюня мне про вас столько рассказывал!
— Жанна? — завопила блондинка. — Значит, ты встречаешься с этой кривоногой каракатицей? А мне говорил, что у вас ничего не было и все давно кончено!
— Люсенька! — взвыл Петюня и поглядел на меня волком. — Я все объясню!
— У тебя хватает совести смотреть мне в глаза?! — отчеканила блондинка, смерив его ледяным взглядом. — Какая же я дура! Мама всегда говорила мне, что мужчинам можно верить только в самом крайнем случае — но я снова дала слабину! Нет, правильно говорила мама: доверчивость — это мой главный недостаток! Может быть, даже единственный!
Она отодвинула Петюню в сторону и двинулась к выходу, принципиально игнорируя мое присутствие.
— Девушка, — подала я голос. — Это вовсе не то, что вы подумали! Петюня ни в чем перед вами не виноват!
— Ах, он уже Петюня? — отозвалась она, скользнув по мне взглядом, как по давно устаревшему предмету обстановки. — Ну да, конечно… он разгуливает при ней в таком интимном виде…
— Поймите, я его сестра… правда, двоюродная…
— Троюродная! — поспешно поправил меня Петюня, всегда питавший слабость к точности.
— Тем более! — процедила блондинка и, насмешливо взглянув на Петюнины трусы, добавила:
— И не придавай значения тем словам, которые я тебе говорила! С такими параметрами вряд ли ты можешь рассчитывать на женское внимание!
Она исчезла, мстительно хлопнув дверью.
Петюня тяжело вздохнул и опустился на стул. Стул жалобно заскрипел.
— Правильно говорят: ни одно доброе дело не остается безнаказанным! — простонал мой несчастный родственник.
— Не слушай ее! — попыталась я его утешить. — Она это сказала в сердцах, на самом деле ты очень милый… ну хочешь, я догоню ее и постараюсь все объяснить?
— Спасибо, — протянул он голосом грустного ослика из мультфильма. — Ты и так уже сделала все, что могла… Я-то надеялся на прекрасный вечер, торт купил…
После чая с тортом Петюня несколько утешился.
В Нижнем Новгороде, на углу улицы Глинки и Новосибирской, есть маленький магазинчик. Он громко именуется антикварным, но никакого настоящего антиквариата в нем нет и никогда не было. Случайно завернувший сюда покупатель не найдет ни старинных картин в тяжелых золоченых рамах, ни севрского фарфора, ни венецианского стекла, ни роскошной мебели из карельской березы или красного дерева. На пыльных полках магазина стоят мятые, закопченные самовары, сломанные граммофоны с выцветшими расписными трубами, фаянсовые слоники разного роста, рваные веера из черных выгоревших кружев, деревенские часы-ходики с расписанными розами циферблатами, фарфоровые чашки с отбитыми ручками, чугунные утюги и прочий никчемный хлам минувших лет.
