Но это неправда, просто Володька сам отстранился от меня. Он вообще мало бывал дома, мотивируя это тем, что очень много работы. Зато привозил гостей по выходным. Все начинали бурно восхищаться еще у ворот, особенно летом, когда буйно расцветали розы. Дорожка вилась среди благоухающих кустов к каменной лестнице, которая, в свою очередь, заканчивалась широкой солнечной террасой, по углам которой были расставлены каменные вазоны с пунцовой геранью. У не слишком речистых гостей запас восторгов иссякал еще в холле — крупные, нарочно выщербленные плиты, деревянная лестница с резными перилами и бронзовые светильники на стенах, в которые так и хотелось воткнуть факел, а не электрическую лампочку.
Тут я заметила, что в кофейную гущу на дне чашки капнула слеза. Некоторые скажут — глупо и недостойно жалеть о вещах и цветочках, когда жизнь рухнула. Может, и верно, но в тот дом я вложила ощутимую часть своей души, а сад без меня просто погибнет.
Годы шли, жизнь в нашем доме текла безоблачно. Мы никогда не ссорились — муж мало бывал дома, я много работала, Альбина ко мне не цеплялась. В город я выезжала редко — незачем было. Разговоры о детях муж не поддерживал, я тоже со временем перестала их заводить. Мне вполне хватало цветов, да еще иногда нападали сомнения: если родители бросили меня в младенчестве, вдруг я унаследовала их гены и не смогу полюбить родившегося ребенка? Зачем тогда делать несчастным крошечное невинное существо?
Все же иногда приходилось выезжать в город — в парикмахерскую, пройтись по магазинам, поскольку я должна была посещать с мужем некоторые мероприятия, так уж было заведено у них в фирме. Володька к тому времени выбился в заместители начальника фирмы, он вообще преуспевал. И я, идиотка, еще ставила себе это в заслугу — дескать, я хорошая жена, создала мужу крепкие тылы, он может ни о чем не беспокоиться, не отвлекаться на хозяйство, заботы об Альбине и целеустремленно делать карьеру.
Водитель нажал на тормоза, и старенький, видавший виды джип затормозил, едва не встав на дыбы, как почувствовавшая удила норовистая лошадь. Женщина, которая стояла на обочине с поднятой рукой, подошла, приветливо улыбаясь.
Значит, это ему не почудилось! Здесь, в африканской глуши, в двадцати милях от ближайшего человеческого жилья и в тысяче километров от международного аэропорта Найроби, «голосует» белая женщина!
Женщина была средних лет, высокая и худощавая. Она была одета в пропыленный костюм цвета хаки и пробковый шлем. За спиной у нее был небольшой рюкзак, в руке — чемоданчик вроде докторского.
— Здравствуйте, мэм! — проговорил мужчина, щуря глубоко посаженные, выцветшие от африканского солнца серые глаза. — Простите за любопытство — как вы здесь оказались?
— Меня подвез досюда на своей повозке один темнокожий джентльмен, — ответила дама, — но дальше наши пути разошлись: ему нужно было в поселок Муранга, а я добираюсь до Нгасуми…
— Нгасуми? — переспросил водитель, вытирая лоб тыльной стороной руки. — Я как раз еду в Нгасуми. Садитесь, мэм.
— Я всегда знала, что все устраивается наилучшим образом! — щебетала дама, забираясь на переднее сиденье джипа. — Я очень верю в судьбу! Видите, как все удачно сложилось? Вы едете именно туда, куда мне нужно!
— Вам очень повезло, мэм! — проворчал мужчина, косясь на странную пассажирку. — В этом месте иногда за несколько дней не проезжает ни одна машина!
— Да, вы правы, — продолжала женщина, запихивая рюкзак под сиденье, — я очень везучий человек!
— А по ночам здесь шляются львы и, что гораздо опаснее, гиены… — продолжал мужчина, выжимая сцепление. — А скажите, мэм… если это, конечно, не секрет… Зачем вам нужно в Нгасуми?
— Вообще-то, я врач, работаю на крупный благотворительный фонд, — ответила женщина, по-прежнему широко улыбаясь. — Но, кроме того, я хочу найти там одного человека…
— Кого именно? — поинтересовался водитель, объезжая колдобину. — Я в Нгасуми знаю всех…
— Мне нужен некто Питер Лански, — дама поправила шлем, посмотревшись в зеркало заднего вида.
— Опа! — крякнул мужчина, ударив по тормозам. — Ну и дела, мэм! А для чего вам нужен Пит Лански?
— У меня для него маленькая посылка, — отозвалась дама. — А что — вы его знаете?
— Еще бы мне его не знать! — хмыкнул водитель. — Я каждое утро вижу его помятую рожу в зеркале, когда бреюсь! Питер Лански, мэм, это как раз я и есть!
— О! — Дама всплеснула руками и счастливо засмеялась. — Недаром я всегда верила в судьбу! Надо же, как отлично все сложилось — именно тот человек, который мне нужен, встречается мне на дороге!
— Да уж, мэм, вы и вправду везучая! А раз уж мы встретились, скажите — что это за посылка и от кого она? Честно говоря, я ни от кого не жду никаких посылок!
— Бывает, что человек не ждет, а судьба делает за его спиной свое дело! — проговорила дама нравоучительным тоном. — Посылка вам от некоего доктора Гринвуда из Кейптауна…
— Первый раз о таком слышу! — Питер недоуменно пожал плечами.
— Не знаю, не знаю… может быть, он ваш родственник или знакомый ваших родителей…
— А что за посылка-то? — продолжал расспрашивать заинтригованный мужчина.
— Сейчас я найду ее… — Дама наклонилась, раскрыла свой неказистый чемоданчик и достала из него какой-то небольшой предмет.
Питер Лански поставил машину на ручной тормоз и всем корпусом развернулся к пассажирке.
— Вот она, эта посылка! — Женщина подняла руку, в которой была зажата старинная золотая заколка с длинным острием.
— Что за черт? — удивленно протянул Лански. — Это явно какая-то дамская побрякушка, на что она мне? И что — никакого письма этот ваш доктор Гринвуд не приложил? Никак не объяснил, зачем посылает мне эту штуковину?
— Нет, никакого письма, — подтвердила женщина и вдруг сильным, уверенным ударом вонзила острие заколки в грудь Питера, чуть ниже его левой ключицы.
Питер Лански широко открыл рот, чтобы вдохнуть сухой и горячий африканский воздух, но не смог этого сделать. Ему показалось, что солнце сожгло весь воздух в Кении своими безжалостными лучами, и вокруг — безвоздушное пространство. На него навалилась страшная, неумолимая, гнетущая тяжесть, как будто гора Килиманджаро всем своим весом придавила его к земле. Питер откинулся на раскаленное сиденье джипа, и его угасающие глаза уставились в небо, где медленными сужающимися кругами парил огромный гриф.
Последней мыслью, которая промелькнула в его угасающем сознании, было — что он так и не расплатился до конца за магазинчик, который несколько лет назад купил в рассрочку.
Жизнерадостная дама, дождавшись, пока ее доверчивый спутник перестал подавать признаки жизни, прикоснулась к его шее, чтобы констатировать смерть. Затем она достала из своего чемоданчика два предмета — складной нож с перламутровой ручкой и маленькую коробочку из черного бархата. Выщелкнув короткое квадратное лезвие, она умело и аккуратно отрезала у трупа первую фалангу мизинца. Открыв бархатный футляр, дама достала оттуда странную красную звездочку с портретом кудрявого ребенка. Положив в освободившийся футляр палец мертвеца, звездочку она аккуратно приколола к отвороту куртки покойного мистера Лански.
