— Ну и к чему так убиваться? — бездумно вещала Наташка ошалевшей страдалице. — Я тебе в два счета такого жениха найду, счастью своему не поверишь! До свадьбы все заживет. Зачем мучиться из-за этого бесчувственного Буратино? Разлегся тут… слегка одушевленным поленом. Балдеет. А что ему?.. Кормят, поят. Вон, капельница полнехонька. Ишь, морду наел! И вообще ни один муж не может считаться кровным родственником. Только дети. Давай собирайся. Здесь рядышком такая кафешка!
Я пребывала в полной растерянности, а на Валерию вообще было жутко смотреть. Обезумевший взгляд словно приклеился к лицу мужа. А он… он в упор смотрел на нее вполне разумными глазами.
— Я же говорила, что до свадьбы все заживет, — тихо, ласково, но испуганно проворковала Наташка. — Сразу поняла, мизинцем он не зря шевелил — пытался врачу кулак показать. Мой сеанс психотерапии удался. Вот тебе, Лерочка, и обещанный жених. Технически оснащенный. Весь в проводах и датчиках. Можно сказать, рожденный заново. Осталось только свадьбу сыграть. Серебряную.
Не знаю, как долго тараторила бы подруга, давясь близкими слезами, если бы я не поняла смысл тихих причитаний Валерии. Женщина боялась, что очень положительная динамика в состоянии мужа мигом сменится отрицательной, стоит ей только покинуть свой пост у его кровати. Вдруг он решит, что по Наташкиной рекомендации замуж побежала. Срочно требовался врач. За ним мы с Натальей и попятились. Задом к двери, где нас встретили добрые руки хирурга Ефимова. С их помощью мы быстро и безболезненно преодолели расстояние от палаты до лифта. Что он при этом говорил, не важно. Словом, мы не обиделись, потому как не слушали.
Возродив Полетаева к жизни, Наташка обрела в его лице, мягко говоря, скрытого недоброжелателя. При единственной встрече он с напрягом изобразил на жутко опухшем лице благодарное радушие, а позднее высказал жене крайнее недовольство ее общением с подстрекательницей к измене еще живому мужу. У обиженной Валерии хватило ума пожаловаться на него Наташке. Обругав себя за очередное доброе дело, подруга с Полетаевыми больше не встречалась. А я тем более. Наше знакомство вполне можно было считать шапочным.
Станислав Аркадьевич Полетаев по этому поводу, похоже, нисколько не расстраивался. Для расстройства вполне хватало других. Главные из них — частичная, но весомая потеря памяти и несколько замедленный процесс мышления, что не позволило ему вернуться на свое рабочее место руководителя небольшой фирмы. Утешал оптимистический прогноз специалистов на будущее. Делами фирмы временно заправлял заместитель Полетаева. Человек надежный и грамотный.
Валерия избегала даже телефонных контактов с нами. А вот к Дмитрию Николаевичу у Полетаева было особое отношение. Покинув клинику, Стас регулярно наведывался к нему на консультации, хотя необходимости в них не было. Сказывались нелады с головой. Выписан он был под наблюдение врача поликлиники. Единственное, в чем нуждался Полетаев, — небольшая пластическая операция, дабы избавиться от шрамов на лице — следов многочисленных порезов и рваных ран от осколков стекла. Но Полетаев с ней не торопился — операция не являлась жизненно необходимой и требовала очень больших денег. Станислав же Аркадьевич, руководствуясь постулатом «настоящего мужчину шрамы украшают», неоднократно зазывал Дмитрия Николаевича в гости, намекая на широкое застолье. Мало того, не привлекая меня в союзницы, настойчиво предлагал совместные заграничные поездки на отдых, обещая ему райское наслаждение. В результате надоел Димке до такой степени, что он перестал списывать настырную привязчивость пациента на повышенную возбудимость как следствие серьезной травмы головы. В продолжение темы муж застенчиво и потихоньку ругал Наталью, стараниями которой Полетаев слишком рано вышел из комы. В конце концов хирург Ефимов перешел на строго официальное общение с Полетаевыми, которое Станислав успешно игнорировал.
— Ирина, ты меня вообще не слушаешь?
Вздрогнув от громкого голоса мужа, я спохватилась и уверенно заявила, что обдумываю его предложение.
— А приготовить омлет просто так, без обдумывания, нельзя?
— Нельзя. В нем много холестерина.
— Ну так я и один готов пострадать, а ты побереги, побереги себя, милая. Просто у тебя он получается вкуснее.
— Тогда страдай по полной программе: сам готовишь, сам холестеринишься.
Зря я это сказала, да еще таким тоном! Уж лучше бы призналась, что не слушала его монолога. Но вопреки тревожным ожиданиям скандала не получилось. В полном молчании Димка устроил показательные выступления под лозунгом «Не пропаду!». Вместо угрызений совести я почувствовала холодное раздражение, а потому встала и ушла в другую комнату. Раздвоение личности началось сразу, как только прилегла на диван. Одна моя половина активно возмущалась моим вызывающим поведением, провоцирующим скандальный междусобойчик на пустом месте, вторая под воздействием несвойственной мне хандры упрямо придерживалась позиции пофигизма: «Ну и пусть!»
Честно говоря, я не думала, что Димка хлопнет дверью и покинет поле пассивной брани. Минут десять я смаковала обиду, жалея себя с необузданной силой. Следом пришел черед трезвых рассуждений и полное непонимание оснований, по которым мне следовало себя жалеть. Последняя неделя выдалась у мужа особенно тяжелой, его отделение было переполнено жертвами несчастного случая на дороге. Почти полный автобус. Димка практически не вылезал из клиники. А тут, нате вам: нарисовалась милая женушка со своими вздорными капризами. Да ладно бы повод был. Просто не с той ноги встала. Или не выспалась. Но не исключено, что переспала. С кем не бывает. Ах, да… Со мной. Обычно я держу свои отрицательные эмоции при себе, что, кстати, тоже раздражает Димку. Честное слово, на него не угодишь.
Телефонный звонок обрадовал до невозможности. Решила, что муж опомнился. Оставалось только выдать ему свое великодушное «прощаю». Алекнула я весьма печально. И сразу же опечалилась по-настоящему. Опомнился не Димка, а Наташка, забывшая, по какому поводу обещала мне с вечера позвонить. Не позднее девяти утра. А сейчас уже одиннадцатый час.
— Ир, привет, почему трубку не берешь? Ты не помнишь, чего я тебе вчера трезвонила? Впрочем, не важно. Важные моменты так просто из головы не вылетают. Хотя по пустякам я названивать не буду. У тебя мука есть? Полстакана не хватает.
— Заходи, — разочарованно вздохнула я.
Наташка насторожилась и решила обидеться. Довольно сухо поблагодарила меня за жадность и сообщила, что передумала испытывать лапшерезку. Два года лежала нераспакованная и еще полежит. Как и моя. Непонятно, зачем приобретали?
— Тогда просто так заходи, меня Димка бросил.
— О! — оживилась подруга. — А почему не слышно радости в голосе? Пара часов свободы уже хорошо. Надо провести их с пользой. Ща прибуду, только лапшерезку уберу.
Раздавшийся грохот, сопровождаемый жалобным металлическим звяканьем, свидетельствовал об оперативности Наташки. Еще трубку положить не успела, а уже принялась за порчу имущества. На всякий случай я от всей души пожелала агрегату технического здоровья и долголетия, а заодно попыталась вспомнить, где мой. Суета сует! Ну откуда ж мы могли знать, что метроном в очередной раз отсчитывает последние спокойные часы нашей относительной безмятежности. Слава богу, ненадолго.
