Чертанов согласно кивнул.
Степа все еще не мог успокоиться, и через поры кожи продолжал источаться запах страха, заполняя небольшое помещение. Через минуту здесь нечем будет дышать.
— Но Амбал мертв.
— А помнишь, ведь к нам туда на базу приходил еще один человек…
— Старик? — уточнил Чертанов.
— Да, старик. По-русски он разговаривал хорошо, как мы с тобой. Вот только у него акцент был какой-то прибалтийский.
— Скорее всего, финский.
— Возможно. Мне показалось, что Сержант его очень уважает. Во всяком случае, к его мнению он прислушивался.
Настала пора уходить. Да и время уже заканчивалось. Пройдет не один час, прежде чем выветрится отвратительный запах страха. Большая его часть осядет на цементных стенах, и каждый, кто войдет в комнату для свиданий, будет испытывать невольное беспокойство. Только о причинах своего дискомфорта знать он не будет.
— Помоги мне выйти отсюда.
— Как? — удивился Чертанов. — Уж не кукушку ли надумал слушать?
Беленький энергично отмахнулся:
— Какой там! Отсюда не выберешься. За все это время лишь однажды кто-то сделал ноги. Да и то лет сто тому назад, какой-то бунтовщик… Что-то непонятно мне со всем этим делом. Я ведь лет шесть не пью. А тут такое! Это раньше бывало, как налижешься, так и не знаешь, где проснешься. Вроде бы пьешь как все люди, тебе хорошо. Думаешь, трезвый совсем и водяра тебя ни в какую не берет. А потом — полный улет! И голову ломаешь, что же такое произошло? Не то ты убил, не то тебя убили. — Чертанов невольно улыбнулся. Подобное состояние ему тоже было знакомо. — Бывало, глаза продираешь от того, что кто-то тебе в дверь колотит. Открываешь, а на пороге пять рыл стоят и разобраться с тобой хотят. Оказывается, ты их по пьянке оскорбил. И что самое удивительное, не въезжаешь во все это, потому что голяк полный! Ничего не помнишь! И ответить им нечего. Не знаешь, правду ли они говорят или просто на пушку берут. Стоишь как идиот, глазами хлопаешь, а они тебе бац в пятак! И весь разговор. — Лицо Степы Беленького болезненно скривилось, как будто бы он и вправду получил удар в лицо. — Надоело мне все это, — рубанул он рукой. — Так что с тех пор я не напиваюсь. Если тебе не в падлу, похлопочешь?
— Как звали того, с кем ты пил? — спросил Чертанов.
— Имени не припомни, — честно признался Степа, положив ладонь на грудь. — Честно скажу! Но вот погоняло у него — Шатун.
— Шатун?! — невольно вырвалось у Михаила.
Беленький с удивлением посмотрел на Чертанова:
— Так ты его знаешь, что ли?
— Случай свел, пресекались как-то, вот вроде как ты с ним, — не стал вдаваться в подробности Михаил. — Вот, значит, как оно складывается. Если кто и мог замочить вашего собутыльника, так только Шатун.
Степа заметно приободрился.
— Знаешь, я на него тоже как-то сразу подумал. Мутный он какой-то был! А потом, покойничек-то при хороших бабках был. Когда гонца за очередной водярой посылали, он лопатником своим засветил, а в нем вот такой пресс «зелени» торчит, — уважительно протянул Беленький, раздвинув большой и указательный пальцы. — Так ты похлопочешь?
— Попробую, — пообещал Чертанов.
— Вот и лады! — обрадованно произнес Степа. И, напрягая голосовые связки, заорал: — Начальник, забери меня отсюда. Сейчас хавку понесут!
* * *
От главной аллеи нужно было пройти метров пятьдесят по боковой, до того места, где молния расщепила гигантский тополь. И теперь он, надломленный, с торчащими, словно пики, почерневшими длинными щепами, служил невольным ориентиром. А далее, еще метров пятнадцать вдоль ограды, — могила Толика Амбала.
Чертанов был уверен, что смерть не про таких людей, как Толик Амбал. Огромный, под два метра ростом, казалось, что он сложен не из плоти, а из железобетона. И вот на тебе! Лежит успокоенный под серым осыпавшимся холмиком.
У деревянного креста, посеревшего от непогоды, лежали четыре сигареты. Толик Амбал был страстным курильщиком. И четыре сигареты — это его ежедневная утренняя норма. Первую сигарету он выкуривал сразу, едва продирал глаза. Порой даже не вставая с постели. Вторую после того, как умывался и брился. Третью курил перед тем, как садиться за стол. А четвертую он всегда называл «на дорожку», потому что выкуривал ее, когда выходил из дома.
За последние полгода Чертанов пришел на могилу Толика Амбала уже в шестой раз. В месяц получается раз. И всякий раз видел на могиле именно четыре сигареты любимого Толикова «Camel». Лежали они одна к одной, тесным рядком. Даже зимой, когда могилы плотным слоем укрывал снег, у креста оказывались неизменные четыре сигареты.
Сигареты меняли едва ли не каждый день, это точно! Выбрасывая истлевшие за ограду кладбища. Оставалось только удивляться, кто был способен на подобный труд. Однажды Чертанов проторчал у могилы несколько часов, надеясь познакомиться с неизвестным доброхотом, но тот себя так и не обнаружил. Однако когда он пришел на могилу на следующий день, то вновь увидел четыре сигареты, совсем свежие, оставленные чьей-то заботливой рукой.
Кто же он, этот неведомый доброхот?
В этот раз сигареты лежали в изголовье и образовывали крест. Еще одна странность. Положены они были явно сегодня утром. Это точно! Накануне шел дождь, и земляной холмик выглядел сырым, а тут даже бумага не намокла.
Скорее всего, неизвестный появился перед самым приходом Михаила. Положил скромно курево и ушел восвояси. Возможно, Михаил даже повстречал этого человека по пути на кладбище, да вот только не обратил на него внимание.
Толик как-то обмолвился, что в Москве оставил женщину, которая прижила от него пацана. Возможно, таким образом она хранила о нем память.
На крест была прикреплена небольшая фотография, выцветшая от непогоды. На снимке сохранились только общие контуры, однако и по ним можно было сказать, каким симпатичным парнем был Толик.
Фотографии было ровно четыре года. На ней, кроме самого Толика, были запечатлены еще три человека: Святой, Степа Беленький и Чертанов. Но чья-то неведомая рука осторожно вырезала лишних людей, оставив только Амбала. Чертанов всякий раз задавался вопросом: а ведает ли тот человек о тайне, что связывала такую необычную четверку?
Снимок был сделан незадолго до того, как они оказались в лесу. Группа совершила непродолжительную остановку в небольшом городке, и они вчетвером, пренебрегая угрозами Сержанта, завернули в первую подвернувшуюся пивную. Надравшись до чертиков, они попросили хорошенькую официантку сфотографировать их. Чертанов помнил выражение лица каждого из парней — разудалые, веселые, совершенно не подозревающие о том, какие испытания обрушатся на них в ближайшем будущем. Странное дело, серьезен был только Амбал, словно предвидел, что когда-нибудь чья-то рука аккуратно отделит его от тройки приятелей.
«Все, пора уходить! — нахлобучил Чертанов кепку. — Не ночевать же здесь!»
