– Дай ему, мой добрый Иисус, хорошей шлюхи и в Царстве Небесном. Надеюсь, и Дева Мария позаботится о нем, грешном, да не останется в стороне и ее муж – святой Иосиф, ведь «пастух» мой, хоть был и дурак, но все же не худший из покойников.
– Так ваш пастух умер? – прозрел депутат.
– Да! И не сам! – с гордостью заверила дама и, зверея, пояснила: – А все потому, что обирал меня злодей!
Депутат задрожал и взмолился:
– Мадемуазель, не понимаю о чем идет разговор, я вовсе не хотел вас обирать! Напротив, имел даже в планах жениться!
Несмотря на то, что в голосе его было очень мало уверенности, проститутка опешила. Она вытаращила глаза и долго-долго смотрела на плешь депутата, после чего с презрением осведомилась:
– Не объелся ли ты белены, старый козел? Ишь о чем размечтался! Что бы я, первая в квартале шлюха, вышла замуж за тебя? Нет уж, дудки! Лучше я кому-нибудь бесплатно дам!
И снова принимая смиренный вид, она добавила:
– Надеюсь, за это Господь меня не покарает.
«Что-то там Лили говорила про скромность, образованность и манеры», – сползая по стенке, сомнамбулически припоминал депутат.
Однако дама упасть ему не дала. Она схватила беднягу за шкирку и закричала:
– Придурок, не вздумай валять дурака. Если я в кого вцеплюсь, то это намертво. И если этот выскочка Шаброн думает, что из своего вонючего Шоле он перетащит в Париж всех сутенеров и навяжет их местным шлюхам, то заблуждается сосунок, так ему и передай. Не такой он большой чин, чтобы командовать мною. Подожди, и на него управа найдется. В той же полиции нравов есть желающие за меня заступиться, и чины у них покрупнее. И все были молоды и под всеми я побывала, – мечтательно вздохнула проститутка и тут же грозно рявкнула: – Недоносок, ты понял?
– Понял, – ничего не понимая, промямлил депутат.
– Тогда больше десяти процентов от меня не жди, – заявила она и противно заржала.
«Да у нее же не все зубы», – ужаснулся депутат и тут его осенило, что эта Ольга и сама не та и его за кого-то не того принимает. Он хаотично попытался внести ясность, чем привел проститутку в бешенство. Не известно чем дело кончилось бы, не раздайся стук в ее дверь. Когда на пороге вырос наглый тип в полосатом костюме и красных носках, все выяснилось и его отпустили, но депутат не пошел к настоящей Ольге.
Нет, он не сильно расстроился тем, что его, депутата, приняли за сутенера – журналисты уже давно поставили тождество между этими общественными профессия. Нет, он не обиделся, но, претерпев унижение и страх, депутат сник, утратил энтузиазм и передумал жениться.
Мать и Ольга всплакнули, да и успокоилась. Потом были и другие женихи, да все не то. В конце концов девушка вышла замуж за художника и, поставив крест на карьере актрисы, всеми помыслами устремилась в живопись. Многочисленные поклонники без труда убедили Ольгу в том, что она талант. Этого мнения она и придерживалась до сих пор, а потому усердно пачкала масляными красками один холст за другим.
Поскольку слава не спешила посещать ни Ольгу, ни ее мужа, они пребывали в нищете. Наконец Ольга не выдержала «затяжного творческого кризиса», бросила художника и вышла замуж за дантиста.
Он был обеспечен, безумно ее любил, но его французский меркантилизм не ужился с русским расточительством Ольги. После нескольких ухарски безрассудных трат супруги, чувства дантиста резко охладели. Ольга не стала дожидаться бракоразводного процесса, и, прихватив из дома то, что посчитала наиболее ценным, сбежала с любовником ирландцем.
Вскоре дантист то ли с горя, то ли от воспаления легких, умер, завещав все до последнего гроша сыну от первого брака.
Поскитавшись по Европе, блудная дочь вернулась в лоно семьи. Без мужа, без средств к существованию и даже без какой-либо специальности и уж точно без каких либо талантов, она, как и ее отец, полностью положилась на трудолюбие матери.
Когда умер отец, Ольга вздохнула с облегчением. Она не только вырвалась из-под пресса его тяжелого характера, но к тому же смогла пользоваться той частью заработка матери, которая уходила на содержание отца.
Относительное благоденствие длилась недолго. Вскоре мать тяжело заболела, и Ольге пришлось совсем несладко. Не имея средств на сиделку, она сама ухаживала за матерью, преуспев в этом занятии настолько, что ее услугами захотел воспользоваться богатый умирающий одинокий мужчина.
Ольга пустила в ход все свое очарование, и хотя ей неплохо заплатили, но наследство досталось какой-то дальней родственнице неблагодарного мсье. Заработанных денег едва хватило, чтобы достойно похоронить мать. Ольга была в отчаянии.
В таком состоянии и застал ее Павел Александрович. Он сильно удивился, неожиданно услышав от молодой красивой француженки прекрасную русскую речь, украшенную легким акцентом.
Ольга наповал сразила его полной романтизма легендой о печальной участи, постигшей на чужбине их графскую семью. Старик даже прослезился и тут же средства, предназначавшиеся на лечение жены, направил на спасение прекрасной художницы-графини.
Подобное «меценатство» не могло не сказаться самым пагубным образом на состоянии больной. Несчастная окончательно слегла, но умирать не спешила.
Ольга была очарована невероятной щедростью русского поклонника. «Художница-аристократка» вцепилась в предпренимателя-плебея мертвой хваткой, впервые проявив истинный актерский талант. Беззастенчиво изображая чуждые ей изысканные манеры, она также беззастенчиво изобразила и чуждую ей пылкую страсть.
Роман длился два года, (ровно столько прожила жена Павла Александровича) после чего русский «меценат» с радостью предложил Ольге и руку, и кошелек, и сердце. Ольга согласилась, с восторгом приняла кошелек, совершенно не зная что делать с рукой и сердцем.
Соглашаясь поехать в Россию, она еще не знала на что решилась. Россия оглушила ее невыносимой скукой и повсеместной нищетой. Первое время Ольга порывалась вернуться во Францию, но вскоре постигла преимущества нового образа жизни. Здесь она (особенными стараниями мужа) была первой дамой (пусть и в определенных кругах), а во Франции…
Со временем то ли гены в Ольге заговорили, то ли, как и многие иноземцы, она подпала под необъяснимые чары России. Ольга по-настоящему полюбила и эту страну, и этот народ. Она быстро влилась в их жизнь и чувствовала себя здесь, как рыба в воде. Какая там Франция…
Глава 4
– Ангел мой, ты даже представить себе не можешь как я соскучился! – страстно воскликнул Павел Александрович едва за ними закрылась дверь.
Его руки предприимчиво и шаловливо «забегали» по телу супруги, но та, с трудом скрывая омерзение, отпрянула.
– Дорогой, осторожно, сейчас войдет Георгий, – нежно, но твердо произнесла она.
– Как? Разве Гоша не отправится к себе? – поразился Павел Александрович.
