Ева-Лотта улыбнулась.
– Да, на отсутствие аппетита я не жалуюсь, – подтвердила она довольно.
Никке поднял Расмуса с колен Евы-Лотты и отнёс его к раскладушке.
– Тебе надо спать, малыш, – сказал он.
– А я не хочу спать, я днём выспался.
Никке молча уложил его в постель.
– Пожалуйста, подоткни мне под ноги одеялко, – попросил его Расмус, – а то я не люблю, когда пальцы наружу торчат.
Со странной улыбкой Никке выполнил просьбу мальчугана, а потом, выпрямившись, задумчиво произнёс:
– До чего ж ты забавный, сорванец!
На подушке темнела головка Расмуса. В слабом свете карманного фонарика малыш выглядел невероятно прелестным. Он дружелюбно улыбался Никке, глядя на него своими ясными глазами.
– Никке, ты такой добрый!.. Давай я тебя обниму. Крепко-крепко, как папу.
Никке не успел защититься, как Расмус обнял его за шею во всю силу своих пятилетних ручонок.
– Больно? – спросил он с надеждой.
Никке сначала промолчал, потом еле слышно пробормотал:
– Не-е… не больно… не больно…
9
Дом, куда инженер Петерс поместил своего именитого гостя, стоял на самой вершине небольшого холма. Это было настоящее орлиное гнездо, подобраться к которому можно было только с одной стороны. Задняя стена дома вплотную примыкала к скале, круто обрывавшейся вниз к морю.
– Надо лезть здесь! – Калле показал пальцем, всё ещё вымазанным жиром, на профессорское окно.
После приключения в развалинах замка Андерс совсем не жаждал лазить по кручам, пусть и не таким высоким.
– Может, нам, как приличным людям, подобраться к фасаду с дороги? – предложил он.
– Ха-ха! – усмехнулся Калле. – И угодить прямо в лапы к Никке или ещё кого. Ни за что.
– Полезай ты, а я останусь сторожить здесь, – предложил Андерс.
Облизав с пальцев остатки ветчинного жира, Калле недолго думая полез вверх.
Было уже не так темно. Круглый диск луны медленно поднимался над лесом. Калле не знал, радоваться этому или нет. При свете луны взбираться конечно же легче, но и обнаружить того, кто лезет, тоже легче. Было бы здорово, если б луна светила, но всё же изредка пряталась за облака.
Само по себе это восхождение не такое уж трудное, но при одной лишь мысли о том, что за ним по пятам в любую минуту может броситься целая свора киднепперов, Калле покрывался холодным потом.
Осторожно нащупывая руками и ногами опору, он медленно карабкался вверх. Иногда было тяжко. Несколько раз, когда ему вдруг казалось, что он в пустоте и ухватиться не за что, ноги сами инстинктивно находили верный путь среди расщелин и корней.
И лишь единственный раз чутьё подвело его: большим пальцем правой ноги он поддел камень, который с жутким грохотом скатился вниз. С перепугу Калле чуть не слетел вслед за ним, но в последний момент ухватился за какой-то древесный корень, который его и спас. Калле отчаянно цеплялся за этот корень и долго боялся пошевельнуться.
Услышав треск, Андерс быстро отскочил в сторону.
– Ещё бы в трубу потрубил, чтобы никто не сомневался, что он приближается… – сердито буркнул Андерс.
Но, очевидно, никто, кроме него, шума не слыхал.
Выждав несколько минут и убедившись, что всё спокойно, Калле с бьющимся сердцем отпустил корень и продолжил своё восхождение.
Профессор ходил по тёмной комнате взад-вперёд, как загнанный зверь в клетке. «Немыслимо, немыслимо! Так можно с ума сойти! Я наверняка сойду с ума, как Петерс, он уж точно сумасшедший. Я в руках у душевнобольного! Я даже не знаю, что они сделали с Расмусом. Я не знаю, выберусь ли когда-нибудь отсюда! И темно здесь, как в склепе. Будь он проклят, этот Петерс, даже свечки не оставил! Пусть он мне только попадётся!.. Тсс! Что это?» Профессор застыл как вкопанный. Это его воспалённый мозг или действительно кто-то постучал в окно? Но ведь окно, в которое он беспрерывно смотрел весь этот растреклятый день, выходит прямо на обрыв… там же ни один человек не смог бы… «Господи боже… опять постучали!»
Обезумев от надежды и отчаяния, он бросился к окну и отворил его. Ни одно тюремное окно не защищено железными прутьями надёжнее, чем это, но решётка сделана так, что снаружи всё представляется милым деревенским украшением на летнем доме. А на самом деле это обыкновенная железная решётка.
– Там кто-то есть? – прошептал профессор. – Кто там?
– Это я, Калле Блюмквист.
Ответ прозвучал тихо, как дуновение ветерка, но профессор задрожал от волнения и крепко обхватил руками решётку.
– Калле Блюмквист? Кто? Ах да, вспомнил! Благословенный, дорогой Калле, знаешь ли ты хоть что-нибудь о Расмусе?
– Он вон в том домике, с Евой-Лоттой… С ним всё в порядке.
– Слава богу! Слава богу! – прошептал профессор, глубоко вздохнув от облегчения. – Петерс сказал, что я Расмуса больше не увижу…
– Попробовать вызвать сюда полицию? – с готовностью спросил Калле.
Профессор схватился за голову.
– Нет, только не полицию! Во всяком случае, не сейчас. Ах, я и сам толком не знаю… Если бы не Расмус… Нет, нет, полицию я боюсь впутывать, пока Расмус не будет в полной безопасности! – Он ухватился за решётку и с жаром прошептал: – Самое ужасное в том, что Расмус знает, где я храню копии… ну, этого изобретения… Ты понимаешь, о чём я… Скоро Петерс вынудит Расмуса всё рассказать.
– А где они, эти копии? – спросил Калле. – Может, мы с Андерсом могли бы за ними смотаться?
– Ты думаешь, смогли бы? – Профессор был так взволнован, что слова застревали у него в горле. – Боже мой, неужели вы можете это сделать? Я их спрятал за…
Но злая судьба распорядилась так, что Калле не довелось узнать драгоценную тайну, потому как в это самое мгновение дверь отворилась, и профессор застыл, словно поражённый молнией. Он заставил себя замолчать, хотя от злости и отчаяния чуть не разрыдался. Ведь ещё секунда – и он успел бы сказать то, что хотел. Но на пороге стоял инженер Петерс с маленькой керосиновой лампой в руках. Он вежливо поздоровался:
– Добрый вечер, профессор Расмуссон!
Профессор не ответил.
– Этот шельма Никке оставил вас без света – вот, пожалуйста, возьмите. – И, любезно улыбаясь, он водрузил лампу на стол.
Профессор продолжал молчать.
– Вам привет от Расмуса, – сказал Петерс и немного прикрутил фитиль. – Судя по всему, мне придётся отправить его за границу.
