– Мгм… Так вы полагаете, что граф Радзивилл – и есть ваш вор?
– Мы поэтому и пришли к вам, – снова встрял Пашка. – Хотелось бы знать, как обычно реализуются такого рода ценности. Вещь нестандартная, очень дорогая, велика возможность того, что продавца с ней заметут. Так ведь?
– Вы здраво мыслите, юноша.
– Лично вам приходилось приобретать подобные вещи? – в упор спросил Пашка.
– Разумеется, – спокойно ответил Соломон Борисович. – Главным образом, для перепродажи за границу и в частные коллекции.
– И всегда их вам приносили проверенные люди с хорошими рекомендациями? Случайных продавцов не было?
– У случайного человека я никогда бы не купил ничего подобного, – твердо ответил антиквар. – Ценные вещи часто имеют грустную историю. Откуда мне знать, что из-за нее никто никого не бил по голове домкратом?
– «А у нас сосед соседа бил вчера велосипедом…» – машинально продекламировала Полундра.
Сидящая рядом Белка хихикнула, но антиквар без тени улыбки подтвердил:
– Вот именно, девочка моя. Садиться на нары за чужие подвиги – благодарю покорно…
– То есть сделка по Интернету для вас неприемлема?
– Ни в коем случае. И, уверяю вас, ни один серьезный человек, занимающийся антиквариатом, на такое не пойдет.
– Получается, нашему вору просто некуда ткнуться с этой чашей?
– Скорее всего, да. Правда, он может выковырять камни, а саму чашу продать как золотой лом… Но старинное золото сильно отличается от современного, и работники ломбарда наверняка вызовут милицию. А в нелегальной скупке, если у продавца есть выход на такую скупку, дадут восьмую часть настоящей цены. – Соломон Борисович вдруг тихо рассмеялся и стал окончательно похож на Бармалея. – Лично я бы жулику не позавидовал. Сидеть буквально на горшке с золотом – и не иметь возможности этим воспользоваться… Все равно что украсть «Джоконду» из Лувра. Украсть-то можно, а попробуй продай! А мечи представляют ценность исключительно для коллекционеров и ученых-историков. Насколько я знаю, русских мечей находили крайне мало, а уж времен Куликовской битвы…
– От Куликовской битвы вообще мало что нашли, – важно сообщил Атаманов сведения, почерпнутые у Светланы Леонидовны. – Говорят, что она и не в Тульской области была, а где-то здесь, на Краснохолмской набережной.
– Ого! Этому теперь в школе учат? – удивился антиквар. – Браво, юноша! Я слышал данную гипотезу, но, на мой консерваторский взгляд, она слишком сомнительна. Однако вернемся к вашим мечам. Повторяю, для обычного ворья они не имеют никакой ценности, но для специалистов… Кстати, вы-то что намерены с ними делать? Сразу хочу сказать: генерал Полторецкий просил меня не называть точной стоимости сих произведений искусства. Чтобы, так сказать, не вводить молодую поросль в соблазн.
– Значит, бешеных бабок стоят, – грустно сделала вывод Полундра. – Вот дед вредный… Боится, что народное достояние загоним…
– А вообще-то неплохо было бы, – мечтательно произнес Серега, избегая тем не менее встречаться взглядом с Натэлой. – Я б маманю в санаторий отправил на все лето… Или в Анталью… Варикоз бы ей вылечил…
– Молодой человек, ваша забота о родительнице похвальна, но… Поверьте, не стоит в вашем возрасте привыкать к легким деньгам, – назидательно сказал Соломон Борисович. – Стоит только начать, и вы ступите на такую закрученную дорожку, что ваша мама проклянет и тот санаторий, и день, когда она согласилась в него поехать.
– Да уж, точно, – мрачно согласился Серега. – И еще все кишки вынет, мол, откуда бабки взял…
– Вот видите, видите! А сколько, простите, вам лет?
– Четырнадцать.
– Господи, мне бы ваши проблемы! Через пять-шесть лет вы и так прекрасно обеспечите свою матушку. И, заметьте, без риска для свободы и здоровья!
Атаманов в ответ проворчал, что пять-шесть лет еще нужно как-то жить, а у матери единственные сапоги в ремонте. Но тут Натэла толкнула его в плечо, и Серега заткнулся.
– Соломон Борисович, а вы помните, на каком сайте общались с э… графом Радзивиллом? – спросил Пашка.
– Легко можно найти. А что, вы намерены его вычислить?
– Попытался бы, – скромно кивнул Пашка. – И, если возможно, с вашего компьютера, мой остался дома.
– И много времени займут поиски?
– Не знаю. Если дело затянется, я продолжу ночью у себя. Но не думаю, что у Радзивилла стоит сильная защита.
– Павел, вас не пыталась купить сицилийская мафия? Или американская? – серьезно поинтересовался антиквар, хотя в его глазах скакали чертики. – Вы – незаменимый человек для разного рода джентльменов удачи.
– Я патриот, – гордо сказал Пашка. – А родная мафия пока не обращалась. Будем включаться, Соломон Борисович?
– Что ж… Рискнем. Это становится интригующим.
Соня тем временем медленно бродила по комнате, с интересом рассматривая старинные вещи и то и дело возвращаясь взглядом к портрету матери.
– Какой у вас прекрасный рояль, – заметила она, остановившись рядом с инструментом. – Соломон Борисович, вы напрасно ставите на него… тяжести. Они могут ему повредить, и звучание искажается.
– Вы правы, Сонечка. Но… сами видите, места в моих апартаментах не так много, я даже пиратски захватил соседнюю комнату, где сейчас никто не живет. А рояль хороший, беккеровский, начала прошлого века… Вы играете?
– Разумеется. И Бэлла тоже.
– А вас не затруднит… Помните, у Шопена есть мазурка в четыре руки… Дай же бог памяти…
– Номер три до минор?
– Кажется, да. В ней, знаете ли, столько недоговоренности… Вон там, под подсвечником, лежат ноты. Рахиль очень ее любила.
– И сейчас любит. – Соня решительно подняла крышку рояля. – Мы сыграем вам ее, Соломон Борисович. Бэллочка, поди сюда. Первая партия сложнее, ты поведешь вторую.
Сестры Гринберг уселись за рояль, одновременно кивнули друг другу – и заиграли. Легкая, чуть печальная мелодия поплыла по захламленной полутемной комнате. Полундра и Атаманов посмотрели друг на друга, вздохнули и приготовились не дать друг другу невоспитанно заснуть в чужом доме. Натэла слушала, положив подбородок на кулаки. Старый антиквар слушал тоже, откинувшись на спинку своего кресла и закрыв глаза. Пашка ожесточенно двигал «мышью», и в его глазах отражался голубой свет монитора.
Юлька не любила классическую музыку, и все попытки Белки привить ей удовольствие слушать «хотя бы Чайковского!» оканчивались неизменным крахом. Многоступенчатые пассажи и виртуозные тридцать вторые, исполняемые подругой, изрядно ее утомляли, а в больших дозах просто выводили из себя. Но сейчас музыка, к счастью, не особенно напрягала Юлькин слух и даже слегка напоминала Петровичевы романсы, иногда, под хорошее настроение, исполняемые дедом по утрам в ванной. Поэтому она вздрогнула от неожиданности, когда прозвучали последние аккорды и наступила тишина. Но почти сразу же ее нарушил Пашкин радостный голос:
