— Это понятно, — отмахнулся Шибанов. — Ты мне вот что скажи: у тебя выход на антикварщиков есть? Мне в их среду затесаться надо, а они люди осторожные, особенно в свете последних событий.
Кочан промолчал. Лицо у него порозовело, глаза подернулись маслянистой пленкой. Он глуповато улыбался девушкам, успевшим с первым весенним солнышком заголить колени, но отвечать не торопился. Пришлось хорошенько тряхнуть его за плечо.
— Ты чего, начальник? Я ж думаю!
— Надумал?
— Ну, в общем-то, есть такая возможность… Хотя, с другой стороны…
Шибанов недобро усмехнулся:
— Мне кажется, пиво на тебя плохо влияет. Что-то у тебя реакция стала замедленной. Не расшевелить ли тебя немного?
— Э! — обеспокоился Кочан. — Я просто хочу попросить тебя об одной услуге и не знаю, как подступиться…
— Когда тебе нужны деньги, так ты не стесняешься. Выкладывай, что там у тебя?
— Я тут с одной соской сошелся. Молодая деваха, лет восемнадцати. По клиентам она работает, ну и мне кое-что перепадает. Я парень не брезгливый, так что претензий к ней не имею. Каждый зарабатывает так, как умеет. А тут неделю назад ее к богатому фраеру вытянули. Баба она умелая, завести может с полоборота даже паралитика, вот на радостях он и задарил ее разной всячиной.
— Какой, например?
Кочан замялся:
— Золотые часы «Ролекс», бриллиантики. Потом еще видеокамеру дал. Доллары под юбку сунул…
— Сколько?
— Кажется, тысяч шесть.
— Ого! Щедрый! — саркастически улыбнулся Шибанов.
Но Кочан сделал вид, что не понял намека.
— Этот козел, — возмущался он, — потом на нее «заяву» написал. В общем, закрыли ее, начальник.
— Так что ты от меня хочешь-то?
— Ты бы посодействовал, чтобы заявлению ход не дали. Хочешь верь, хочешь нет, но у меня к этой девке любовь. Деру ее во все дырки, а сердечко песни поет…
— Очень романтично, — хмыкнул Шибанов. — Где задержали даму твоего сердца?
— В Северо-Западном округе.
— Ладно, выясним. Обещать не буду, но постараюсь сделать все возможное.
— Вот спасибо, начальник! Я с лихвой отработаю!
— Меня интересуют антикварщики, — лаконично напомнил Шибанов.
— Могу хоть завтра с ними свести. С Вальком перетру, что почем, и все. Он на Арбате целыми днями тусуется. Среди этой шушеры он в авторитете, так что поможет.
— Завтра в девять, устроит?
— Заметано.
— Еще один вопрос на дорожку. Что у вас говорят об убийстве женщины в Царицыне?
Подумав, Кочан отвечал:
— Бабу эту случайно сделали. Она ведь была подруга Колючего, кассира с Таганки. Обычно деньги он домой забирал, а тут ей передать решил.
— Не знаешь почему?
— Сложно сказать, — пожал плечами Кочан. — Там ведь у них какие-то свои игры идут. Никто ничего толком не знает, но просто так отдать деньги он не решился бы. Может, в ее хате общак находился, а? Баба одинокая, вне подозрений. Почему бы и нет? В наше время еще и не такое встретишь. Но тот, кто ее замочил, очень обидел серьезных людей. И если он попадет на зону, то больше одного дня там ему не прожить.
— А Колючий что?
— Ему даже собирались правиловку устроить. Потом ходили слухи, что на счетчик поставят, но ничего, обошлось. Парень он молодой, перспективный, от такого пользы больше, чем вреда. Короче, голову ему на плечах оставили, хотя настучали в нее, как в бубен.
— Понятно, — Шибанов встал. — Все, разбегаемся.
— Разбегаемся, начальник, только давай сначала договоримся, — осклабился Кочан. — Не назначай ты свои свидания на улице в такую холодину! Как говорится, не май месяц, у меня задница отмерзла совсем. В Москве баров, что ли, нет? И пивка попить можно, и в тепле посидеть.
— Договорились, — улыбнулся Шибанов. — Только в следующий раз твоя очередь угощать.
* * *
Серый вдавил недокуренную сигарету в пепельницу. Тонкая бумага лопнула, и желтый табак неряшливо просыпался, испачкав пальцы.
— Вон того высокого хмыря в красной куртке видишь, Гончар? — спросил он, повернувшись к своему собеседнику, подвижному мужчине неопределенного возраста.
— Который сейчас валютой расплачивается? — уточнил тот, простуженно шмыгнув носом.
— Он самый, — подтвердил Серый. — Фартовый мужик. Вчера ему старушка какая-то серьги с изумрудами принесла, а теперь — перстень с бриллиантами. Поскольку он у греческого посольства трется, то каналы сбыта у него отлажены. Прикинь, сколько он «капусты» рубит в течение месяца. А в год?.. Прямо голова кругом идет.
Серый откинулся на спинку кожаного кресла. Удобно. Роскошь он любил. Впрочем, кто ее не любит? Но не у каждого есть деньги, чтобы ее оплачивать. Через тонированное стекло автомобиля хорошо просматривался пятачок у антикварного магазина, где топталось несколько человек. Здесь, едва ли не круглосуточно, проводились сделки, и, судя по количеству людей, которые желали избавиться от старинных украшений, можно было смело предположить, что в карманах «жучков» оседал немалый капитал. Почему же не в карманах Серого?
— Во сколько этот тип заканчивает свою рабочую смену? — спросил он.
— Часиков до шести будет стоять… — ответил Гончар.
— Люблю весну в начале марта, — хохотнул Серый.
— За что ж ее любить?
— Темнеет рано. Это плюс… Адрес помнишь?
— Обижаешь!
— Тогда отчаливаем.
Серый повернул ключ зажигания, дождался, пока заурчит двигатель, притопил педаль газа и медленно поехал по переулку.
Следующая остановка была сделана в районе Марьинского бульвара. Выбравшись из машины, Серый бросил критический взгляд на номера «девятки». Ничего не разобрать. Цифры были густо заляпаны грязью.
— Такие бабки гребет. Мог бы подыскать себе что-нибудь поприличнее этой халупы, — заметил Серый, когда Гончар ткнул пальцем в пятиэтажное здание.
Гончар хихикнул:
— А это он для конспирации. Подставляться не хочет.
Подъезд был не освещен, о чем Гончар позаботился заранее, выкрутив лампочки на нижних пролетах. Лишь на последнем этаже через толщу пыли пробивался тусклый свет.
Поднялись на второй этаж. В подъезде было тихо и прохладно, как в склепе. В окно виднелся небольшой садик, засаженный хилыми деревцами, и две скамейки, присыпанные снегом. Дорога к подъезду шла узкая — две легковушки вряд ли разминутся.
Серый чертыхнулся, увидев, как к соседнему подъезду подрулила темная иномарка, совершенно перекрыв проезжую часть. Вышедшие из машины парни о чем-то громко разговаривали, без конца смеялись и при этом жестикулировали так энергично, словно разминались перед дракой.
