— Кто дверь держал, спрашиваю? — повысил голос прапорщик, сурово посмотрев на смотрящего хаты.
Равновесие — вещь всегда очень шаткая, и оно способно дать перекос в любую секунду. А кому страдать? Смотрящему, разумеется!
— Я понфанул, — признался Каторга, вновь превратившись во флегматичного босяка, которого если что и может расшевелить, так это хороший удар дубинкой между лопатками.
Таракан уже замахнулся, ожидая прочитать в глазах Каторги страх, но, кроме отвращения, ничего не увидел. Рука, застывшая над головой, смилостивилась и повисла вдоль бедра.
— Кто второй?
— Я это, гражданин начальник, — раздвинув зэков, стоящих плечом к плечу, произнес парень лет восемнадцати. Погоняло Окунь.
Вот этот здесь совсем ни при чем! Но молодой набирает очки, посидит в карцере дня три, вернется чуточку более уважаемым. А на зоне, глядишь, положенец его в свою пристяжь оформит.
— Ну-ну, — ухмыльнулся Таракан. — Чего стоите? Выводите их!
На лицах солдат отразилось заметное разочарование. Сейчас бы шашку наголо да в атаку! А тут приходится арестантов под локотки брать, как барышень. И жестко, не обращая внимания на протесты, они вытолкали Каторгу и Окуня в коридор. Гулко хлопнула дверь за прапорщиком, который напоследок долгим взглядом обвел камеру, как бы говоря: «Шалить — шалите, но меру знайте!»
Еще через секунду раздались удаляющиеся шаги, и Мартын, устроившись на шконке, распорядился, с трудом сдерживая нетерпение:
— Что там? Читай!
Вся хата затаилась. Только в самом углу кто-то довольно хохотнул, предчувствуя представление.
Жучок расшил маляву, черкнув по ней заточкой, и развернул, сохраняя должное уважение, — как-никак из самой «индии» депеша.
— «Всем сидельцам 54-й хаты наше почтение, — он значительно кашлянул. — Маляву от вас мы получили, о вашем деле меж собой потолковали, перетерли со знающими людьми с воли. Короче, мента не трогать. Так надо. В ответе смотрящий. Если что, спросим строго. Бог вам навстречу, бродяги. Скок. Смола».
— Дай сюда, — перехватил ксиву Мартын. Похоже, что решение «индии» было неожиданным даже для него. Равнодушных не осталось, самым невозмутимым в камере выглядел Чертанов. Он молча перелистывал газету, как будто речь шла о ком-то другом. — Все слышали? — повысил голос Мартын. — Объяснять ничего не надо? Вот и порядок. А ты, Бес, — обратился он к Чертанову, — сам не нарывайся, уважение к людям соблюдай. И на общак дачку не забудь кинуть, тут у нас коммуна, а не мусарня.
* * *
Шибанов открыл дверь и вошел в прихожую. Теперь здесь было чисто и аккуратно. Уже ничто не говорило о том, что в этой квартире произошло убийство. Ковер с бурым пятном в самом центре — не в счет. Как и бугрящийся паркет. С виду — последствия банального бытового затопления. А ведь пару месяцев назад здесь одновременно топталось с десяток оперов, пытаясь отыскать улики.
Григорий обратил внимание на то, что жильцы начали потихоньку привыкать к нему, как если бы он был их соседом. Приветливо здоровались, а одна милая дама с верхнего этажа и вовсе пригласила его на чаек. Но в крупных, тоскующих глазах женщины просматривалось нечто большее, чем обыкновенное желание подкормить холостого мужчину. И Шибанов дал себе слово как-нибудь тоскливым вечерком воспользоваться ее приглашением.
Капитан в который раз внимательно осмотрел комнату. Все вещи, не считая незначительного беспорядка, оставались на своих местах, и практически не осталось предмета, который не подвергся бы тщательному изучению. Но следов присутствия таинственного гостя не обнаруживалось. Хотя, если рассуждать здраво, они должны были быть. Ведь он же не бесполый дух, чтобы, совершив преступление, воспарить к потолку и улетучиться через приоткрытое окно. Но внутри квартиры отпечатки отсутствовали.
А что, если свои пальчики он оставил снаружи? Ведь трудно предположить, что он разгуливал в апрельскую теплынь в перчатках. Такое поведение может насторожить любого встречного, а следовательно, пальчики следует искать на входной двери.
Шибанов вышел в коридор и, достав липкую ленту, снял отпечатки в местах возможного касания. Аккуратно сложив ленту, он тщательно закрыл дверь. Сегодня же нужно будет передать ленту Федорчуку.
Домой Шибанов вернулся поздно. Галина уже спала. И хорошо, не нужно давать лишних объяснений. Уже полгода они жили вместе. Не расписаны, а так… вели совместное хозяйство. Похоже, что обоих это устраивало. Не следовало обременять друг друга обязанностями, а в случае серьезной ссоры можно было распрощаться и не засорять себе мозги лишними заботами.
Шибанов разделся. Не спеша повесил одежду на спинку стула и лег рядом с Галиной. Девушка лежала, укрывшись легким покрывалом, под которым угадывалось роскошное упругое тело. Огромная находка для романтиков и поэтов, жаль, что Григорий не принадлежал ни к тем, ни к другим. И мыслил весьма прозаически, а во время близости заставлял Галину менять позы всего лишь односложными командами.
Неожиданно подруга открыла глаза — неужели до ее сознания достучались его любовные флюиды?
— Часа два назад тебе звонила женщина, — ласково проворковала Галина, прижимаясь к его груди.
Рука Григория скользнула по ее телу и остановилась на гладком бедре. Есть какая-то необъяснимая притягательность в полусонных женщинах.
— Что еще за женщина? — поинтересовался он как можно более равнодушно.
— Себя она не назвала. Но я начинаю тебя ревновать.
— Глупости. Что она сказала?
Галина прижалась к нему всем телом, и Шибанов ощутил, как ее бедра норовят оседлать его торс. Потрясающее ощущение!
— Она сказала, что перезвонит тебе завтра… А еще она сообщила, что звонит по объявлению и хочет продать дуэльный пистолет.
— Что?! — Шибанов схватил подругу за талию и снял оттуда, куда она почти взгромоздилась.
— Пистолет?!
Галина поморщилась.
— А ты невежлив. Я, конечно, понимаю, что у милиционера только оружие на уме, но не до такой же степени.
Обидчиво вздымающаяся грудь опять скрылась под одеялом.
— Прости, я не хотел тебя обидеть, — признал Шибанов свою оплошность. — Для меня этот звонок очень важен.
— Хорошо, что любящие женщины умеют прощать своих мужчин, — хмыкнула Галина. — Иначе дети уже давно бы перевелись… Она сказала, что у нее есть как раз такой пистолет, который ты ищешь, и если это не будет обременительно, то она непременно позвонит тебе завтра.
— И что ты ей ответила?
— Сказала, что ты будешь ждать ее звонка рано утром.
На душе полегчало.
— Ты правильно поступила, малышка.
Желание, которое, казалось бы, угасло, понемногу возвращалось, будоража воображение. У Галины имелась одна приятная особенность: когда она ложилась спать, то не терпела никакой одежды и даже крохотную деталь туалета воспринимала как насилие над телом.
