Книга Завещание поручика Зайончковского, страница 54. Автор книги Мариэтта Чудакова

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Завещание поручика Зайончковского»

Cтраница 54

Скин, орудовавший здесь прошлой ночью, очень умело изготовил из подручного тряпья муляж длинноногой Жени Осинкиной. Под одеялом лежало некое длинное существо, накрытое с головой. И в одеяле было пять дырок – от пояса этого существа до головы…

И впервые за все это время Женя заплакала. Ей стало обидно, что ее хотели убить. Ведь она ничего плохого не сделала!

Но сразу же вытерла слезы. И все сделали вид, что их и не заметили.

Заговорил Силантьич.

– Да, Степина идея привезти тебя в мой двор на тачке была просто гениальна! Они, конечно, следили за домом. Видели, что ты никуда не выходила. Одного не могу понять – как это ты незаметно залезла в тачку?

– По земле подползла, – пояснил Степа.

Тут открылась дверь, и в комнату вошла Федина тетка Пелагея Ивановна. Она вообще знать ничего не знала, потому что вчера с утра уехала в соседнее село к племяннику на свадьбу. Невеста была наполовину алтайка, очень хороша собой, а свадьба шла двумя эшелонами, по русским обычаям и по алтайским. И потому Пелагея была переполнена впечатлениями и готовилась поделиться ими со своей симпатичной квартиранткой.

Увидев в комнате такое скопление народу, да еще кого-то укутанного на Жениной постели, она встала как вкопанная.

И объяснять происшедшее в ее доме этой ночью пришлось с самого начала. Причем во время объяснения Пелагея Ивановна не менее десяти раз всплескивала руками и восклицала, точь-в-точь как всегда делала это ее бабка:

– Матерь Божья, Пресвятая Богородица!.. Спаси и сохрани!..

Вот именно в этот высокоэмоциональный момент у Жени зазвонил мобильник. И в нем раздался безмятежный голос ее любимой тети Веры.

– Женьк! Ты где есть-то? Я по-городскому звоню-звоню, никак тебя не застану. Я уже шесть дней дома. Операция нормально прошла. Но, Женьк, что было! Там гнойный уже был, хирург сказал – еще несколько часов, и лопнул бы, растекся по полости, перитонит обеспечен с неизвестным исходом вплоть до летального. Ну, в общем, все хорошо, что хорошо кончается. Если хочешь, я дня через два приехать могу – чтобы мать твоя потом меня не убила, что я тебя одну бросила. Только я скрюченная еще хожу, и тяжести носить нельзя. А так почти и не болит уже. Отделалась легким испугом. Вкусненькое чего-нибудь готовить тебе смогу – если продукты будешь приносить.

Женя слушала знакомый быстрый говорок как голос с другой планеты.

Есть такое понятие – бифуркация, говоря по-русски – ветвление. Та минута, когда Верина соседка позвонила Жене в Москву и сообщила, что Веру положили в больницу с острым аппендицитом, и была точкой бифуркации – когда Женя, неожиданно оказавшаяся предоставленной самой себе, приняла решение. И отправилась в Сибирь спасать Олега от неправедной кары.

С той минуты она прожила целую жизнь – хотя прошло не так уж много дней. И было ясно, что совершенно невозможно рассказать сейчас Вере эту жизнь – в немногих и даже, пожалуй, во многих словах.

А Вера все говорила не умолкая, по своему обыкновению – которое разделяли с ней миллионы российских женщин и некоторое количество мужчин, – не ожидая ответов на град своих вопросов:

– Ты что – у подружки, что ли, какой на даче? В Москве жара, да? А отец-то звонил хоть разок? Ну как ты там вообще-то – справляешься? Небось, рада до смерти, что одна осталась! – говорила проницательная Вера.

А Женя, слушая ее, все смотрела на постель с пятью пулевыми отверстиями в одеяле. И ей становилось все страшнее и страшнее.

Глава 49 «Направо пойдешь – жизнь потеряешь…»
Завещание поручика Зайончковского

Никита Лютый, коллега Александра Осинкина, мог ехать на Чемал прямо от Маймы, минуя Горно-Алтайск. Но по природной добросовестности решил заехать, сделав пятнадцатиминутный крюк, в столицу республики, она же – единственный в ней город. Уже хотя бы поэтому его стоило хоть мельком показать старшему коллеге, заехавшему в их края по какому-то неизвестному Никите делу.

И Осинкин проехал через Горно-Алтайск, подивившись точности той кратчайшей характеристики города, которая дана была в путеводителе «Алтай». Книжку заботливо вручил ему Никита, еще двигаясь по Барнаулу. Механически ее листая, Осинкин на странице 171 прочел: «В целом город производит довольно серое впечатление своими современными, советского типа, зданиями, пыльными проспектами и суровыми, озабоченными лицами людей». Конечно, и Коммунистический проспект, протянувшийся через весь город, и непременные Комсомольская, Социалистическая и Ленинская улицы впечатление советскости города способны были только усилить.

Но как только выехали из города и начали все выше и выше подыматься с двух сторон горы, и запахло хвоей, а также знаменитой кедровой древесиной, запах которой обладает, что каждому известно, успокаивающим действием, – неблагообразный облик алтайской столицы поблек и вытеснился из памяти.

Красота Алтая захватила Александра Осинкина, хотя и видывал он красоты в разных уголках земного шара. Но при этом нисколько не отвлекла от тяжелых мыслей и беспрестанной тревоги.

Машина вновь шла по Чуйскому тракту, и если бы Осинкин вновь открыл путеводитель «Алтай», то прочел бы там на другой странице короткие и страшные строки про так называемую «женскую командировку» близ села Мыюта – концентрационный лагерь на 300 заключенных. Их заставляли строить этот тракт суровой сибирской зимой: «Условия жизни в командировке были ужасными: жили женщины за высоким глухим забором, внутри которого стояли три-четыре больших барака и один добротный дом для охраны. Старожилы утверждают, что на каждый километр тракта приходится 10–15 умерших строителей. Тела умерших сваливали друг на друга в ближний карьер или закапывали в дорожное полотно». Иными словами, все, кто едут сегодня по Чуйскому тракту, – едут, как это ни печально утверждать, по безымянным могилам.

Чуйский тракт был хорошо знаком Никите Лютому, уроженцу Алтайского края. И хотя он прекрасно знал, что курс ему вообще-то надо держать на Чемал, тем не менее в Усть-Семе – там, где находится устье речки Семы, то есть место впадения ее в Катунь, – Никита дал маху.

Заметим в его оправдание, что он находился в этот момент в некотором психологическом напряжении. Он разговаривал с очень авторитетным в их кругах коллегой и больше всего боялся перед ним опростоволоситься. Да и Осинкин, желая, видимо, как-то отвлечься от мучившей его тревоги, не совсем к месту разговорился, стал пересказывать доклады на семинаре, увлекая своим ярким рассказом молодого коллегу.

Словом, Никита, полностью погруженный в разговор, автоматически продолжил движение по Чуйскому тракту. То есть пошел направо, а не налево. И его не насторожил нисколько длинный и весьма добротный мост, на который дорога, нырнув вниз, тут же их вывела. Мост, каковой никак не мог вести в сторону Чемала, что опять-таки было хорошо ему известно.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация