Намек
Этель была старейшим членом «Колокольцев» — хора с колокольчиками, выступавшего в городе по праздникам, и в обеденный перерыв позвала Бренду и Мэгги на генеральную репетицию новогоднего выступления. Бренда предложила поехать на ее машине, и Мэгги обрадовалась возможности прокатиться с ней. Может, попробует снова намекнуть.
Бренда и Мэгги сидели в обеденном зале, ели и наслаждались концертом. Этель была истинным виртуозом игры на колокольчиках и исполняла соло в песне «Рэндольф Красноносый олень». У всех «Колокольцев» были мигающие красные носы, и это эффектное зрелище зрители отблагодарили аплодисментами. Мэгги была рада, что посмотрела репетицию, учитывая, что сам праздник она не застанет.
По дороге на работу Мэгги, следуя плану, сказала:
— Не знаю, Бренда, заметила ты или нет, но… в последнее время я немного подавленна.
Бренда закатила глаза:
— Понятное дело, Мэгги, у тебя есть причины для депрессии. Ты же такая уродина. Наверное, ужасно — просыпаться и каждое утро видеть себя в зеркале. Да мне б твою внешность, я бы просто летала. Это я должна быть подавленна, а не ты. Клянусь, я дошла до того, что не могу глядеть на свое отражение.
— Почему?
— Да потому что похожа на жирный пончик в парике, вот почему!
— Ты что! Бренда, как ты можешь говорить про себя такие ужасные вещи!
— Потому что это правда. Я уродина.
— Ничего подобного! Ты симпатяга. То и дело слышу: «Где наша милая Бренда?»
— Кто спрашивает?
— Все. Все считают тебя невероятно симпатичной.
— Правда?
— Да, глупышка, так что прекрати себя обзывать.
Бренда, казалось, на секунду обрадовалась, но тут же спросила:
— А что во мне такого симпатичного?
— Да много чего… Характер твой, улыбка. У тебя великолепные зубы.
Бренда посмотрела на нее:
— Зубы?
— Да. И очень красивая улыбка.
— Ой, вранье. Теперь ясно: все ты выдумываешь. Зубы у меня кривые, а между передними щель.
— Чушь. У тебя славное, открытое лицо и прекрасное чувство юмора. Все это говорят.
— Правда?
— Да. Хейзел всегда ведь повторяла, что у тебя мордашка на миллион долларов.
— Неужто?
— Да ты сама тысячу раз слышала.
— Господи, как мне не хватает Хейзел.
Они немного проехали молча, потом Бренда спросила:
— А меня не считают слишком мужеподобной?
— Что? Бренда, человек, который носит пятьдесят четвертый размер, не может выглядеть мужеподобным. Почему ты об этом спрашиваешь?
— Ну не знаю… Просто беспокоюсь. С тех пор как располнела, я, по-моему, стала похожа на мужика.
— Не говори глупостей. Опра Уинфри похожа на мужика, скажи?
— Она сейчас худышка.
— А раньше, когда была толстушкой?
— Нет.
— Ну вот видишь.
Они еще помолчали, потом Мэгги спросила:
— Как у тебя дела с «Анонимными обжорами»? Еще посещаешь группу?
— Да, мне нравится туда ходить. Вот не есть — не нравится. — Она тяжело вздохнула. — Если я тебе кое-что скажу, клянешься не говорить Робби?
— Конечно.
— Я так злюсь на себя, что готова орать от ярости.
— За что?
— Я снова нарушила. Пончики.
— Ой… Ну, милая, постарайся забыть и жить дальше. Что нам еще остается.
— Ты права. Что еще остается. — Бренда улыбнулась, повернула зеркало заднего вида и посмотрела на свое отражение. — Ты правда считаешь, что у меня красивые зубы?
— Да.
Бренда еще разок улыбнулась.
— Знаешь, Мэгги, как поговорю с тобой, так сразу легче становится.
Ох. Нет, момент явно неподходящий. Придется отложить намеки до другого раза.
Что волнует Бренду
На последней встрече «Анонимных обжор» руководитель сказала:
— Проблема не в том, что вы едите, а в том, что ест вас!
В отличие от остальных членов группы. Бренда прекрасно знала, что ее ест много лет подряд.
В те дни, когда Хейзел взяла ее к себе на работу, чернокожий агент в фирме, где все белые, был в диковинку. Впрочем, Бренде подобная ситуация была хорошо знакома. Но из года в год и изо дня в день сталкиваясь с «расовыми проблемами», она вдруг почувствовала, что устала. Устала от того, что все ходят вокруг да около, умалчивая о том, что думают на самом деле, и сама она не лучше. Приходится постоянно быть настороже, чтобы среди своих не вести себя «слишком по-белому», а среди белых — «слишком по-черному».
Во времена ее родителей расовый вопрос был большой проблемой, вопиющее нарушение прав человека бросалось в глаза на каждом углу: для черных и отдельные районы, и отдельные фонтанчики с питьевой водой, и школы, и туалеты. Но сейчас все свелось к едва заметным оттенкам в отношении, и вот это страшно утомляло. Она постоянно чувствовала, как рядом с ней белые точно по яичной скорлупе ходят, боясь оскорбить ненароком. Вели бы себя нормально, так нет же. Когда она училась в колледже на севере страны, ей были неприятны раболепные заигрывания преподавателей.
Хоть на денек взять бы выходной от этой расовой принадлежности. Но нет, раса всегда при ней. В последнее время средства массовой информации то и дело натравливают одну сторону на другую, и кончится это не скоро. У всех, похоже, с расовым вопросом связана своя программа действий. Одни стараются возбудить к этому интерес окружающих, другие притворяются безразличными.
Вот за что она любила Мэгги. Та вообще не думала об этом, она была одинаково со всеми мила. Порою слишком мила и слишком доверчива. Однажды шесть недель возила по всему городу некую пожилую особу, показывая ей дома в радиусе двадцати миль, чтобы в конце концов выяснить, что старушке просто одиноко и она любит покататься на машине. По словам Этель, если бы старушка не померла, Мэгги катала бы ее по сей день. Да наверняка. Мэгги ухаживала за родителями много лет подряд, а когда их пришлось все же поместить в приют, моталась к ним дважды в день, семь дней в неделю, и ни слова жалобы.
Бренда восхищалась Мэгги, но для нее самой жизнь была бессмысленной, если она не могла всласть пожаловаться на домашних. Еще Мэгги совершала добрые дела и никому о них не рассказывала. Бренда же, стоило ей сделать что-то хорошее, бросалась трезвонить о том всем и каждому. Наверное, поэтому она так увлеклась политикой и собирается баллотироваться в мэры города. Политик обязан трубить о том, какой он хороший. Иначе-то как голоса наберешь.
