– Ты не любишь моих девчонок? – сразу же обвинила его Аурика.
– Люблю, – успокоил ее отец. – Но тебя я люблю сто крат больше – лукавить не буду. И даже предвижу, что наступит время, когда ты вспомнишь мои слова.
– Такого не будет никогда! – с апломбом заявила чернобровая дочь и уселась в кресло, словно созданное для ее роскошных форм. Аурика никогда не отличалась особой чуткостью, в отличие от своего отца и застенчивого мужа. Она даже не заметила, что старый Одобеску постепенно заменил почти всю мебель в доме, по-отцовски переживая, что дочь может испытывать дискомфорт, втискивая свое крупное тело в строгие и узкие кресла павловских времен.
– Будет, – заверил ее Георгий Константинович. – Обязательно будет, как только ты увидишь, как твой единственный и любимый ребенок окажется в полном подчинении у твоих внуков. И тебе станет жалко собственное дитя, потому что оно не спит, потому что страдает и беспокоится… И ты станешь воспринимать его обиды на детей, как свои собственные. И даже начнешь читать нотации потомкам, объясняя элементарные вещи…
Барон Одобеску не успел завершить мысль до конца, как Аурика его перебила:
– Ни-ког-да!
– Не спорьте с женщиной, Георгий Константинович, – обратился к барону нотариус и попросил разрешения откланяться, если к нему как к лицу официальному у наследницы нет никаких вопросов.
Вопросов и правда не было. К нотариусу. Проводив его, старый Одобеску вернулся в гостиную и обнял дочь:
– Аурика, Золотинка моя, не торопись говорить «никогда».
– Зачем ты меня дразнишь?
– Ни боже мой, девочка. Только предупреждаю.
– Ты странный человек, папа, – смягчилась Аурика. – Ты все время загадываешь мне загадки и никогда не даешь ответа, хотя и знаешь его.
– Ты тоже знаешь его. Но пока об этом не догадываешься.
– Почему просто не сказать: «Аурика, запомни».
– У тебя хорошая память. Она тебя не подведет, – улыбнулся Георгий Константинович. – И потом: я еще жив! Ты всегда можешь спросить меня о том, что тебя волнует.
– Тогда я спрошу?
Одобеску сел напротив дочери и взял ее за руки.
– Ответь мне на один вопрос. Ты жил с Глашей тайком, столько лет. Но для всех она оставалась моей нянькой и домработницей.
– Помощницей, – поправил дочь Георгий Константинович.
– Это ничего не меняет. Для всех она была просто нянькой и просто домработницей. У нее была отдельная комната. Отдельная от нас жизнь.
– Это тебе только так кажется, – устало проронил Одобеску. – У нее была только наша жизнь. И потом – я никогда не обманывал тебя, и ты прекрасно знала о наших отношениях. Но ты была сурова и неприступна до тех пор, пока не вышла замуж. А потом тебе стало все равно. Ты просто забыла про свою состарившуюся няньку и обзавелась своей помощницей. Что тоже понятно. У тебя четверо детей. Муж. А у меня осталась одна Глаша.
– Тогда почему ты на ней не женился?
– Зачем?
– Ты же сам говорил, все люди рождаются одинаковыми и каждый имеет право…
– Говорил, – согласился Георгий Константинович. – Но ей это было не нужно. Ты же видела: Глаша всегда была всем довольна. Если она чего-то и боялась, так только того, что я умру раньше нее.
– Тогда – тем более!
– Тем более – что? – не понял Одобеску.
– Ты мог это сделать. Не афишируя. Просто, чтобы она была счастлива.
– Она не стала бы от этого счастливее, я тебя уверяю. И потом – я никогда не любил ее. И она об этом знала.
– А кого ты любил? Маму?
– Маму? – удивился Георгий Константинович. – Я даже плохо помню, как она выглядела. Хотя… Что-то помню, конечно, но это не важно. Важно, что она оставила мне тебя, мою Золотинку.
– Тогда кого? – продолжала настаивать Аурика.
– Тебя, – незатейливо просто ответил барон Одобеску и выпустил из своих рук руки дочери.
– Но это неправильно, – промямлила ошеломленная Аурика. – Любовь к дочери – это совсем другое.
– Конечно, другое, – согласился с ней Георгий Константинович. – Но именно любовь к дочери и стала главной любовью моей жизни. Вот это, наверное, стоит запомнить.
Это было несложно сделать. В тот день Аурика вернулась от отца чернее тучи и заперлась в спальне, чем ввергла в изумление свою семью, вкупе с домработницей Полиной, которую она грозилась уволить всякий раз, когда по той или иной причине омрачалось ее, хозяйское, настроение. На защиту бедной женщины вставал робкий, но принципиальный математик – Михаил Кондратьевич Коротич, имеющий неосторожность много лет тому назад полюбить пламенные очи страстной Аурики Одобеску.
* * *
Тогда Миша Коротич категорически не понравился капризной папиной дочке. Во-первых, потому что был на полторы головы ее ниже. Во-вторых, потому что был до раздражения застенчивым. И в-третьих, молчаливым. Аурика же мечтала о чернобровом трубадуре, красавце под стать себе: рост, вес и мужественность, помноженные на добрый нрав и прекрасное чувство юмора. Еще хотелось бы, чтобы присутствовал навык игры на музыкальном инструменте, умение слагать стихи, но это Прекрасная Золотинка считала не столь обязательным.
По мнению Георгия Константиновича, подобно орлу, выглядывающему из гнезда в поисках опасности, такие особи водились исключительно в институтах физической культуры и спорта. Этих барон Одобеску просто недолюбливал, потому что видел в них угрозу целомудрию своей не по годам развитой Аурики. А вот молодых людей, разбиравшихся в искусстве гораздо больше, чем в очевидных прелестях его Золотинки, Георгий Константинович терпеть не мог и в разговоре с Глашей презрительно называл «эти стервятники».
Аурика Георгиевна считала отцовскую подозрительность «шпионскими страстями» и поднимала на смех всякий раз, когда обнаруживала Георгия Константиновича за «неблагородным делом»: барон Одобеску, маскируясь портьерами, разглядывал с высоты своего второго этажа всякого, кто провожал главную жемчужину его коллекции до дверей квартиры в доме в Спиридоньевском переулке.
В соседях у известного московского коллекционера проживали министр, физик-ядерщик и оперная певица, которые не просто раскланивались с Георгием Константиновичем, но даже бывали у него в гостях. Кавалеры Аурики были людьми образованными: они умели читать и активно использовали этот навык, рассматривая медные дощечки на внушительных двустворчатых дверях квартир престижного дома. Надо ли говорить, что озабоченные своей дальнейшей судьбой молодые люди предпочитали навещать завидную невесту дома? Разумеется, нет. И это было барону Одобеску явно на руку. Георгий Константинович не возражал против сложившейся традиции и обязательно знакомился с каждым, кто торопился назвать его Аурику своей девушкой.
Миша Коротич оказался единственным, кто при первой встрече наотрез отказался перешагнуть порог заповедной квартиры Одобеску, сославшись на исключительную занятость. Это Георгия Константиновича всерьез насторожило.
