Примерно те же процессы происходили с бровями и с цветом глаз. К трем годам каждая из девочек превращалась в обладательницу бархатных очей цвета переспелой вишни и соболиных бровей, расстояние до которых было прочерчено стрелами густых и загнутых ресниц. «Это – тоже мое!» – заявляла Аурика Георгиевна и победоносно осматривала свое потомство, с удовольствием отмечая отсутствие сходства с отцовской внешностью.
Третьим аргументом, благодаря которому все дети могли бы быть отнесены к материнскому «лагерю», выступало специфическое телосложение, помноженное на зашкаливающий вес. Впоследствии станет ясно, что фигуры у девочек являют собой точную копию фигуры Аурики: широкая спина, впечатляющая размерами грудь и большой бочкообразный живот на тонких мускулистых ногах, не знающих возрастных повреждений в виде сосудистых сеток, варикозных узлов и ослабленного тургора кожи. Такие ноги словно жили отдельно от своих владелиц, не подчиняясь неумолимой логике Времени. Таким ногам можно было завидовать. И даже больше – таким ногам нужно было ставить памятник. Кстати, сама Аурика Георгиевна неоднократно высказывала эту мысль в присущей ей ироничной манере. Но это – гораздо позже, а пока все четыре девочки внешне напоминали собой перекачанные воздушные шарики особой конструкции: голова – живот – ножки-палочки.
По поводу лишнего веса никто, кроме участкового врача, не волновался, списывая это на родовую особенность. «Какая щитовидная железа? – бушевал барон Одобеску, внимая жалобам Прекрасной Золотинки на врачебную глупость. – Что значит «нестабильный гормональный статус и первая стадия ожирения»?!» – «Предожирения», – поправляла его дочь. «Какая разница?! Ожирение?! Предожирение?! Нормальные дети! Прекрасные упитанные дети: приятно смотреть, приятно трогать!» – «А может, все-таки проконсультироваться?» – заражался тревогой участкового Михаил Кондратьевич, но быстро сдавался под напором тестя и непримиримо настроенной жены, с точки зрения которой у ее детей не могло быть никаких проблем. Никаких отклонений от нормы Аурика не признавала, потому что они невольно разрушали тщательно создаваемый ею образ непогрешимой матери. Понимание того, что девочки нуждались в постоянном врачебном наблюдении и медикаментозной коррекции, придет к самоуверенной в ряде вопросов матери спустя много лет, когда обнаружится трагическая закономерность: беременности ее дочерей заканчиваются выкидышами. У всех, кроме Наташи. Она, наверное, тоже не стала бы исключением из правил, просто, в отличие от своих сестер, никогда не была замужем и никогда не планировала «рожать для себя». Все материнские предложения подумать о том, кто в старости «подаст тебе стакан с водой», Наталья отметала на раз.
– Зачем мне слуги? – вопрошала она мать. – Я умру так же скоропостижно, как и Ге. Правда, перед этим напьюсь воды, – мрачно шутила Наташа и бесстрашно, с материнской, стоит отметить, категоричностью признавалась в том, что «априори не любит детей».
– Какой ужас! – бил тревогу Михаил Кондратьевич, но это положения дел не меняло. Все оставалось на своих местах, и Аурика всякий раз с гордостью отмечала отпечатки своего драгоценного «Я» во внешности дочерей. Однако это был аспект формальный, содержательная же сторона выглядела несколько иначе и являла собой прямую соотнесенность с отцовской породой.
За исключением старшей, Наташи, характер девочки унаследовали отцовский. И Алечка, и Ирина, и самая младшая, Валечка (но эта – только в детстве), были невероятно застенчивы, немногословны и покладисты. Аурике иногда казалось, что они вообще на одно лицо. Так же, как и их отец, они никогда без необходимости не вступали в конфликт с быстро воспламеняющейся матерью, отчего Аурика приходила в бешенство: «Бесхребетные! Безынициативные! Скучные!» Но как только та или иная из дочерей демонстрировала способность к сопротивлению, их мать заводилась по второму кругу и напрочь отметала от себя любое напоминание о том, что все они – Одобеску. «Все в отца! – неиствовала Аурика Георгиевна. – Такие же упертые и ограниченные, как и все Коротичи! Дурная кровь!» К слову сказать, из семейства Коротичей лично она была знакома только с одним – с собственным мужем, чью фамилию носили ее дети.
История взаимоотношений супруга со своими родителями Аурику Одобеску совершенно не интересовала, она не ломала голову в поисках причин, объясняющих ту или иную черту Мишиного характера. Ее все устраивало, потому что право на глубокую внутреннюю жизнь она присвоила исключительно себе, объясняя это тем, что в «одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань». Роль лани, естественно, Аурика уготовила для себя. Коротичу же досталась непрезентабельная роль «счетовода» – так Прекрасная Золотинка презрительно именовала представителей математической профессии.
Но Михаил Кондратьевич не обижался, предчувствуя, что рано или поздно возьмет реванш. Так и получилось. Наташа пошла по стопам отца и выбрала математику. Ирочка – примерно то же направление, только утяжеленное педагогическим профилем. Валина любовь к математическим изысканиям оказалась применима к бухучету. Но цифирьщицей Аурика Георгиевна упорно именовала только старшую дочь, словно в отместку мужу, сумевшему передать свою увлеченность наукой той, которая, единственная из всех четырех, все-таки имела материнский нрав – правда, несколько видоизмененный. Оказывается, в роду Одобеску тоже происходили процессы эволюционного типа при сохранении основной доминанты.
Тема «неравномерного распределения в детях отцовских и материнских черт» продолжала волновать Аурику Георгиевну Одобеску еще долгое время. И к ее обсуждению молодая женщина возвращалась неоднократно, но предпочитала это делать в безопасных для себя условиях, а именно – наедине со своим отцом в знаменитом доме на Спиридоньевском.
– Невероятно! – простирала руки к воображаемому небу разошедшаяся не на шутку Аурика. – Все дети – в отца! Скажи мне, – теребила она резко сдавшего за последний год Георгия Константиновича, – что это за ошибка природы?! Можешь ты мне объяснить?!
– У тебя что, Золотинка? Близорукость или дальнозоркость?
– У меня стопроцентное зрение. При чем тут это?
– Могу поспорить. Ты не видишь того, что творится у тебя под носом.
– А что творится у меня под носом?
– У тебя под носом имеются четыре твои точные копии, но пока только одна из них может считаться практически полностью совпадающей с оригиналом.
– Это Алька?
Одобеску поморщился. Его, как человека старомодного, всегда раздражала неприятная способность дочери переводить красивые женские имена в какое-то плебейское состояние: Алька, Валька, Ирка.
– Ну, так что ты молчишь? – возмутилась мать четверых детей. – Алька?
– Мимо, – Георгий Константинович вытянулся у себя в кресле. – Это Наташа.
– Нет, – взвизгнула Аурика. – Эта – полностью отцовская.
– Она полностью Одобеску, – не согласился с дочерью барон. – Ну, может быть, более сдержанная и рассудительная. Я бы даже сказал, что такой характер больше соответствует мужчинам в нашем роду, нежели женщинам. Но это – Одобеску! Нет никаких сомнений.
– Ты намекаешь, что Наташка – твоя копия? – делано рассмеялась Аурика, заподозрив отца в том, что ей самой он отказывает в умении быть «сдержанной и рассудительной».
