– Да какому идеалу?! – зароптала измотанная разговором младшая Одобеску. – Дети тут вообще ни при чем!
– В смысле?
– Я плохая мать, – разрыдалась Аурика и уткнулась отцу в плечо. – Я неласковая, вспыльчивая, завистливая, меня раздражают собственные дети, я все время вижу в них недостатки и не могу любоваться собственными творениями. И вообще – я с удовольствием хожу на работу, хотя по закону могла бы сидеть дома. Но дома мне невыносимо: я не хочу готовить, не хочу убираться, не хочу видеть, как они болеют. А на работе я отдыхаю. И я, если честно, даже не понимаю, зачем я их рожала. Четверых! Это ужасно, но я вполне могла бы без них обойтись. Уж я-то знаю! Ду-у-ура! Лучше бы докторскую написала!
Георгий Константинович дождался, когда рыдания дочери пошли на спад, и, поправив ей волосы, развернул к себе так, чтобы их глаза оказались на одном уровне:
– Аурика, детка, ты совсем запуталась. Тут какая-то ошибка: плохая мать никогда не задается такими вопросами. Плохая мать никогда не пытается стать лучше. Плохая мать лишена сомнений. Ты просто устала. Тебе нужен отдых: четверо детей, а тебе всего-то тридцать четыре года. Поезжай, отдохни. Хочешь одна, хочешь – с Мишей. Рождение детей – это прекрасно, но это, прости меня, девочка, не единственное предназначение женщины. Поэтому, пусть извинит меня мой дорогой зять, на твоем месте я бы поехал один.
– А как же?
– А так же. Здесь я, Глаша, Миша. На работе можно договориться. Наконец – взять больничный. Поезжай, Золотинка.
– Я не могу, – пожаловалась Аурика.
– Можешь, – прикрикнул Георгий Константинович и обнял дочь: – Можешь. И я как отец на этом настаиваю, потому что люблю тебя больше жизни. И мне сейчас все равно, как отреагирует твоя семья на принятое тобою решение. Главное, чтобы мой ребенок был счастлив.
– Ты – провокатор, – улыбнулась ему Аурика.
– Я не провокатор, – Одобеску вальяжно облокотился на спинку дивана. – Я – отец.
– Вообще-то, ты еще и дед, – напомнила ему дочь.
– Как дед, я тоже настаиваю на твоем отъезде, потому что, как деда, меня очень беспокоит тот факт, что мои драгоценные внучки видят перед собой вместо спокойной, красивой и уравновешенной матери измученное и нервное существо с плохим цветом лица.
– Я что? Плохо выгляжу? – напугалась Аурика.
– Ты выглядишь прекрасно, – улыбнулся барон.
– Я люблю тебя, – потянулась к отцу Золотинка, на что Георгий Константинович мстительно произнес:
– Напоминаю, последний раз я это слышал много лет тому назад, но я же не ставлю под сомнение твою любовь. Потому что я умный и терпеливый, чего нельзя сказать о тебе, дорогая моя девочка, умудрившаяся обидеться на весь мир в лице своих дочек. Аурика Георгиевна, вам нужно работать. Над собой.
К сожалению, многие советы младшая Одобеску понимала буквально. И в стремлении тщательно выполнить все рекомендации не знала меры. Слова отца о том, что надо быть чуть-чуть сумасшедшей, Аурика попыталась претворить в жизнь фактически сразу же, как только покинула отчий дом в Спиридоньевском переулке. Вместо того чтобы отправиться в свою квартиру на улице Горького, окрыленная прекрасными перспективами женщина (что-что, а надежды внушать Георгий Константинович умел мастерски!) спустилась в метро, добралась до площади Дзержинского и на радость продавщицы в одном из отделов детского мира сразу купила шесть целлулоидных масок.
– Можно разные? – обратилась она к зевающей девушке, навалившейся грудью на прилавок.
– Где я их возьму, разные-то? – изумилась та, как будто ее попросили о чем-то в принципе невозможном.
– Где-то надо взять, – голос Аурики стал строже, и она надменно посмотрела прямо в глаза девушке.
– Счас посмотрю, – тут же стушевалась продавщица и юркнула под прилавок.
Совсем разные купить не получилось. Коза, волк, три поросенка и козленок. «Алюль», – произнесла про себя затейница и зачем-то приложила маску козленка к своему лицу.
– Козу наденьте, – доброжелательно посоветовала ей девушка и записала на бумажке сумму, которую Аурика должна была заплатить в кассе. – Вообще-то сейчас не время. Маски обычно к Новому году привозят. А эти – старые. С прошлого года валяются. Хотите, приходите в ноябре-декабре. Будет из чего выбирать.
– Мне сейчас надо, – отказалась ждать покупательница и отправилась к кассе.
По дороге домой Аурика пыталась зримо представить, что она будет делать с приобретенным театральным реквизитом, но точного сценария в голове не образовывалось – все больше какие-то расплывчатые эпизоды, напоминающие фрагменты домашнего спектакля, где главная роль принадлежала Матери-Козе.
Подобное с Аурикой происходило довольно часто: загоревшись какой-то идеей, она все силы своей души посвящала невнятной цели, а потом искренне расстраивалась, что ничего путного из этого не вышло. «Не надо было торопиться», – придумывала себе оправдание Аурика Георгиевна и снимала с себя всяческую ответственность, списывая фиаско на нехватку времени и на недоброжелательное к ее инициативе расположение звезд. «Не в этом дело!» – неоднократно намекал муж на то, что причина скрыта в ней самой. «В твоем сознании есть некое размежевание посылки и вывода. А планирование – это алгоритм!» – пытался объяснить Коротич жене методику достижения любой цели. «Творчество – это не математика! – мгновенно воспламенялась Аурика и цитировала свое любимое: – В одну телегу…» – «Должна быть импровизация! Спонтанность!» – «Ты мне напоминаешь игрока в рулетку, который уповает на звезды», – мрачнел Михаил Кондратьевич и запирался у себя в кабинете, к которому через пять минут выстраивалась женская очередь с Наташкой во главе.
Переубедить Аурику было практически невозможно. Она была человеком «быстрого реагирования», приоритетом которого становилось положение «здесь и сейчас». Причем мгновенно!
Вот и сегодня, торопясь домой, мать четверых детей знала только одно: ее задача поразить девочек раз и навсегда.
Именно это у нее и получилось! На вопрос старшей дочери: «Кто?», Аурика ответила басом: «Ма-а-ама!» и нацепила на себя маску козы. Открыв матери дверь, Наташа потеряла дар речи, а подбежавшая самая младшая Валечка истошно заверещала от ужаса и попыталась спрятаться под юбкой у старшей сестры. Зрелище, открывшееся перед глазами девочек, действительно впечатляло. В полумраке лестничной клетки стояла длинноволосая кудрявая двухметровая коза в бежевом пальто и на высоченных каблуках. «Ме-е-е!» – вымолвило чудовище и протянуло к детям обтянутые лайковыми перчатками руки.
– А-а-а-а! – завизжала Валечка и вцепилась в ноги старшей сестры. – Бабайка!
На крик ребенка из глубин просторной квартиры принеслась домработница Полина, представившая себе обещанную расправу при условии, «если с моими детьми что-нибудь случится», но, увидев перед собой нарядившуюся в козу хозяйку, оторопела и встала как вкопанная:
– Батюшки-светы, – только и смогла произнести нянька и нагнулась к младшей девочке, пытаясь взять ту на руки.
