– Ты уже говорил, – всхлипнула Аурика Георгиевна и сжала руки мужа.
– Ну и что?
– Ты говоришь так же, как папа. Как будто вы сговорились.
– Конечно, сговорились, – пошутил профессор Коротич. – Причем много лет тому назад, в квартире в Спиридоньевском переулке, за игрой в шахматы.
– Хватит дурачиться, Мишка. – Аурика вытерла слезы. – Ты думаешь, мне легко?
– Конечно, легко, – засмеялся Михаил Кондратьевич и поправил волосы жены. – Ведь у тебя же есть я.
– И папа, – потребовала справедливости супруга.
– И папа, – молниеносно согласился Коротич и пересел на диван.
– И все равно, – задумчиво произнесла Аурика и подозрительно посмотрела на мужа: – И все равно! Ну ладно, Наташке – семнадцать, Альке – пятнадцать. А эти-то две?! Им-то одиннадцать и семь! У них это откуда: «я сама», «мы справимся»?
Михаил Кондратьевич усмехнулся:
– Сразу видно, что ты – единственная дочка в семье. Абсолютно не знаешь, каково влияние коллектива.
– А ты, конечно, знаешь, – не преминула съязвить Аурика. – Ты же у нас рос в окружении сестер и братьев.
– Не думай, что ты застала меня врасплох. В отличие от тебя, у меня были товарищи. И я гулял во дворе, а потому на собственной шкуре узнал, что такое пример взрослых перед глазами.
– Что ты врешь, Коротич?! В каком дворе ты гулял? Ты же тоже рос с нянькой, как и я. Ты же рассказывал!
– Нянька у меня была только до третьего класса, а потом отец ей отказал, посчитав, что я уже достаточно взрослый для того, чтобы справляться с домашними делами самостоятельно.
– Ты что? – искренно удивилась Аурика. – Сам готовил? Стирал? Убирал? Сам?!
– Ну, не в таких масштабах, как ты себе представляешь. Приходила два раза в неделю женщина: готовила и убирала. Стирали в прачечной. Ну, а самое элементарное, конечно, сами. Отец в этом смысле был человеком жестким, поблажек не давал, но надо отдать ему должное: привычку к чистоте выработал у меня на всю жизнь. У него, кстати, в кабинете тоже всегда был образцовый порядок. Все на своих местах.
– Понятно теперь, в кого ты такой педант и зануда.
– Это, между прочим, дорогая, не самые худшие качества, которые достались в наследство от моего родителя. Я, если что, не пропаду: яичницу пожарить, кашу сварить – проще простого. Ты что? Забыла? Я же жил в общежитии!
– Успокойся, Коротич, я ничего не забыла, разговор вообще не про тебя, между прочим.
– Я помню, – усмехнулся Михаил Кондратьевич, – разговор у нас был про тебя.
– Не про меня, а про детей, – поправила мужа Аурика и задумчиво поинтересовалась: – Так ты на самом деле думаешь, что они копируют старших?
– Кто? – не сразу сообразил Коротич.
– Ирка и Валька.
– В смысле? – растерялся Михаил Кондратьевич, увлекшийся воспоминаниями о собственном детстве.
– В прямом! – воскликнула Аурика. – Эти две пигалицы видят, как старшие себя ведут, и им подражают: «я сама», «не надо меня контролировать», «раньше ты этого никогда не делала, не надо и сейчас», «я в курсе» и так далее…
– Ну, может быть, не все так?! – взмолился профессор Коротич, уставший следить за прихотливым движением мысли супруги.
– Все так! – заверила его Аурика и тут же добавила: – Я тоже так думала. Просто хотела проверить, насколько это очевидно.
– Проверила? – чуть заметно улыбнулся Михаил Кондратьевич.
– Проверила. Моя интуиция меня не обманула.
– А-а-а-а, – протянул супруг. – А я-то думал, сработали твои знания возрастной психологии и великий педагогический опыт.
– Напрасно иронизируешь, – оскорбилась Аурика Георгиевна и тяжело поднялась с дивана. – Я же не лезу в твою математику, – оставила она за собой последнее слово и с ощущением абсолютной правоты пошла прокладывать дальнейший правильный курс в воспитании младших членов семьи.
Со стороны поступки Аурики могли показаться лишенными логики, но логика была – просто не та, на основании которой строится любая формула, в том числе и математическая. Логика младшей Одобеску носила характер спорадический и парадоксальный. Пожалуй, опираясь на строгость критериев, ее даже нельзя было назвать логикой. Но все-таки это была именно она, просто в предельно суженном значении: это была логика непростого характера великолепной Аурики Георгиевны.
Соответственно, главный вывод, который оказался вынесен из столь продолжительного и трудного разговора с мужем, начавшегося с жалобы на то, что все четыре девочки, вне зависимости от возраста, не сговариваясь, объявили о собственной самостоятельности, состоял в том, что первостепенная задача матери определяется необходимостью сформировать в детях, особенно в девочках, любовь к чистоте и порядку, помноженную на умение самообслуживания. И неважно, что сроки были пропущены. «Делать дело», по разумению Аурики, было никогда не поздно.
Руководствуясь этим положением, Прекрасная Золотинка, а в глазах окружающих – умудренная опытом мать, объявила своим дочерям о необходимости проведения генерального совещания. Тема его предварительно не оглашалась, но была сопровождена глубокомысленным: «Это будет очень, очень серьезный разговор».
Для того чтобы он состоялся, Аурика Георгиевна предусмотрительно побеспокоилась о сервированном к чаю столе в гостиной, а также об отсутствии двух возможных оппонентов – мужа и домработницы. Усадив девочек за стол, как всегда нарядно и со вкусом одетая, Аурика с пафосом огласила повестку дня, поочередно переводя взор с одной девочки на другую. «Дорогие мои дочки!» – начала Аурика Одобеску издалека, отчего самая младшая Валечка с нетерпением заерзала на стуле, испытывая явный дискомфорт от того, что речь матери звучит столь торжественно.
– Я собрала вас сегодня здесь для того, чтобы напомнить вам о тех правилах, которые должна знать каждая женщина (мать зачем-то посмотрела на старшую Наталью), девушка (на Альбину) и девочка (взгляд скользнул по лицам Ирины и Вали).
– Мам, – протянула Наташа и выложила на стол руки. – Можно немного побыстрее, мне еще к олимпиаде готовиться.
– Никуда твоя олимпиада не денется, – не полезла за словом в карман Аурика и продолжила: – Когда говорят музы, пушки молчат. Теперь о главном: каждая женщина, девушка и девочка…
– И бабушка, – автоматически подсказала старшая дочь.
– И бабушка, – Аурика старательно не замечала подвоха. – Должны содержать себя и свой дом в чистоте.
– А что делать, если у меня нет своего дома? – резонно поинтересовалась сообразительная Валечка.
– Как это – у тебя нет своего дома? А где же ты живешь тогда? – спросила младшую дочь Одобеску.
– У тебя, – быстро ответила девочка.
– Значит, – Аурика Георгиевна изо всех сил пыталась не выходить за границы выбранной роли мудрой и терпеливой матери, – мой дом – это твой дом.
