Та, словно пойманная с поличным, тут же засуетилась, объявив, что вверенное ей предприятие всегда стоит на страже интересов клиента, а уж особенно – в такой ситуации, а посему: примите в очередной раз искренние соболезнования и наконец-то «освободите место». Последнюю часть фразы заведующая, безусловно, вслух произносить не стала, но думать в таком же ключе продолжала: «Это для вас развлечение за столом посидеть. А для нас – работа. Ненавижу просто, часами сидят – и ничего не заказывают. Ну и что, что поминки! Делайте в столовой тогда. До чего народ экономный и прижимистый стал, даже куски недоеденные со стола собирают, каждую копейку берегут. А то, что девчонки мои тут перед вами мухами летали – так это, вроде, как их обязанность».
Аурика словно прочитала мысли заведующей и подозвала мужа.
– Коротич, – устало выдохнула она, – оставь девочкам за обслуживание.
– Сколько? – спросил не просвещенный в таких вопросах профессор и достал бумажник.
– Сколько? – не глядя в глаза надоевшей заведующей, уточнила жена.
– Сколько не жалко, – заискивающе прошелестела оживившаяся баба, и глазки ее засветились.
Подошла Наташа, поинтересовалась, в чем дело, попросила счет, внимательно его изучила, нашла по меньшей мере две ошибки в подсчетах, но на скандал нарываться не стала и скупо проговорила:
– Десять процентов от стоимости, – и назвала сумму.
Заведующая поблагодарила, про себя назвав клиентов жлобами, и, покачивая бедрами, двинулась к пищеблоку, откуда ей навстречу спешила одна из официанток с завернутыми в бумагу пирогами и двумя непочатыми бутылками водки.
– Кому отдать? – на бегу поинтересовалась она у начальницы.
– А кому хочешь, – сорвала та на ней зло и исчезла за выложенным мелким кафелем панно, с которого в зал смотрела гигантская баба в русском национальном костюме (кафе называлось «Русская кухня»).
– Кому? – в воздух повторила официантка и, не дождавшись ответа, безошибочно направилась к мужику в телогрейке.
– Спасибо, душа моя, – поблагодарил Федор девушку и тут же спрятал две поллитровки в бездонные внутренние карманы универсальной телогрейки. – На сегодня еще помин намечается? – вкрадчиво поинтересовался он и, услышав, что буквально через полчаса следующая партия, воспрял духом и бодрым шагом отправился к окруженной дочерьми Аурике Георгиевне, прижимающей к своей необъятной груди портрет отца.
– Благослови тебя Бог, матушка. И тебя, и деток твоих.
– Ладно, Федор, – чуть заметно улыбнулась ему Аурика. – Иди с миром.
– Вы это… – вдруг сбился с торжественного тона мужик и залепетал: – Будьте спокойны, век не забуду. И за могилкой присмотрю, и поправлю, где надо.
– Сами присмотрим, – отказалась было Наташа, но, посмотрев в небесно-голубые глаза лжебрата Федора, тут же сдалась: – Хотя тоже не помешает.
Семья Коротичей покинула кафе «Русская кухня» ровно в тот момент, когда проворные официантки стали накрывать столы к очередным поминкам, не обращая внимания на предыдущих клиентов, явно мешавших отлаженному процессу. Наблюдать за их ловкими движениями остался Федор, надеющийся на то, что ему вновь найдется место за поминальным столом. «Ну а если не найдется, – он приготовился к возможному невезению, – к метро пойдем. Там тоже люди ходят. Без куска хлеба не останусь».
Но пока вместо Федора, оставшегося ожидать нового угощения, к метро направилась вся честная компания во главе с вырвавшейся вперед Валечкой, в глубине души надеющейся хоть немного, но все-таки успеть ощутить прелесть сегодняшнего дня.
– Вон их сколько, – кивнул Михаил Кондратьевич на рассевшихся по бордюрам маргиналов, как две капли воды похожих на прилепившегося к ним владельца замызганной телогрейки.
– А если бы ты по трем вокзалам прошелся, то и не такое бы увидел, – со знанием дела прокомментировала младшая дочь профессора Коротича, славившаяся своими неформальными взглядами с юности, по поводу чего было сломано немало копий.
– Откуда они? – хватался за голову Михаил Кондратьевич и беспомощно посматривал то на тяжело ступающую рядом жену, то на старшую Наташу.
– Коротич, – Аурика посмотрела на мужа, как на умалишенного, – ты что, в другой стране живешь? Они всегда были.
– Я не помню, – отказался признать правоту супруги профессор.
– Ну, конечно, – съязвила Аурика Георгиевна, – все помнят, а он не помнит.
– Папа, – добавила Наташа, – ты просто не обращал на них внимания.
– Такое бывает, – снова вмешалась Аурика, – особенно с математиками. Они считают-считают, считают-считают, а потом – ррра-а-аз! – и все: ничего не помню, ничего не вижу, ничего не слышу. Ты в каком году живешь, Коротич? – застонала она и взяла Наташу под руку. – Спроси у него, – прошептала Аурика дочери, – кто у нас президент.
– Папа, – Наташе было неприятно выполнять поручение матери, и она тотчас переадресовала вопрос, заранее указав имя инициатора, – мама спрашивает: ты помнишь, кто у нас президент?
– Передай своей маме, – не остался в долгу профессор, – что болезни Альцгеймера я не подвержен и если умру, то из-за того, что она забудет закрыть газ на кухне.
– Папа! – хихикнула смешливая Валечка и подхватила отца под руку. Возникшая на пустом месте перепалка родителей стала сигналом того, что и отец, и мать понемногу возвращаются к своему привычному состоянию полной боевой готовности, проявлявшейся в постоянном подшучивании друг над другом. Правда, шутки не всегда были безобидными, но зато безошибочно свидетельствовали о том, что жизнь в профессорской квартире Коротичей идет своим чередом.
– Как бы не так! – возмутилась Аурика и развернулась лицом к супругу: – В роду Одобеску, между прочим, и мой папа – тому прямое доказательство, никто не жаловался на слабую память. Могу напомнить, твой любимый тесть наизусть помнил телефоны всех своих клиентов, адреса антикварных магазинов и дни рождения родственников и знакомых. И еще! – Аурика в возмущении погрозила мужу пальцем. – Он за день до смерти играл с тобой в шахматы и пересказывал мемуары Жукова. Так почему же тогда именно я, единственная из рода Одобеску, должна завершить свои дни в полном беспамятстве?
– Мама, – шикнула на нее Наташа, заметив, как заинтересованно оборачиваются на театрально разглагольствующую Аурику Георгиевну люди, входящие или выходящие из метро. – Хватит уже, – дернула Наталья Михайловна увлекшуюся мать и потащила ту в сулящее прохладу подземелье.
– Ничего не хватит, – сопротивлялась Аурика, но, отделенная от мужа группой незнакомых людей, была вынуждена смириться и замолчать.
Спуск или подъем на эскалаторе всегда действовал на нее отрезвляюще. Невзирая на то, что Аурика родилась в Москве в пору, когда в городе уже существовало метро, она его боялась. И не метро в целом, а эскалатора. Точнее – момента, когда на эскалатор приходилось вступить или же с эскалатора необходимо было сойти. Объяснить эту фобию Аурика Одобеску не могла, но и справиться с нею – тоже, поэтому всегда предпочитала наземный транспорт. А в метро себя вела робко и крепко держалась за поручень, как и рекомендовали доброжелательные тетеньки в красных беретах, сидящие в стеклянных будочках.
