– Кстати, бабка, я чего-то не поняла. А почему твоей четырнадцатилетней внучки не было на похоронах прадеда? Она что? Болеет?
– А чего ты меня спрашиваешь? У нее, между прочим, мать есть. Твоя сестра, кстати. Могла бы у нее поинтересоваться, где твоя племянница.
– Как-то мне не до этого было. Потом, ты же знаешь, от Альки ничего не добьешься. Она с годами все больше и больше становится похожа на своего Спицына: все надо клещами тянуть. Привыкла соблюдать свою врачебную тайну.
– Кому есть дело до ее врачебной тайны? Мне, знаешь ли, такие секреты даром не нужны. До сих пор не могу понять, как можно было выбрать такую специализацию – хирург-проктолог?! Всю жизнь чужие жопы разглядывать, – грубо прокомментировала Аурика дочерний выбор.
– Зато клиенты не переводятся. По статистике – геморрой присутствует у доброй половины человечества.
– Тем более, – скривилась Аурика Георгиевна. – Хотя Алька всегда такой была: все тихой сапой делала. Как она вообще замуж-то умудрилась выйти с ее темпераментом: головку повесит и ходит, как неприкаянная. Они со своим Валентином – два сапога пара. Оба малахольные. И Лерка такая же. Толстая и ленивая. Не семья, а три медведя.
– Нормальная у них семья, – вступилась за сестру Наташа, в глубине души тоже недоумевающая, как это их флегматичная Алечка выскочила замуж одной из первых и выбрала столь боевую профессию, даже не подумав, что будут писать в графе «место работы матери» ее дети.
– А я ничего и не говорю, – согласилась с ней Аурика, но тут же взяла свои слова обратно. – Хотя… я так не считаю. Я бы уже со скуки умерла, если бы у них жить пришлось: тюлени, а не люди.
Наталье Михайловне захотелось ответить: «На себя посмотри», но она удержалась и попыталась сменить тему:
– Ну ладно, с Леркой-то я разберусь. А вот с Ириной что делать?
– А что с Ириной? – зевнула Аурика и повернулась лицом к дочери. – Ты, кстати, храпишь?
– Откуда я знаю? – ничуть не удивилась вопросу матери старшая дочь. – Я же себя не слышу.
– Ненавижу, когда храпят, – опрометчиво завила Аурика Георгиевна и снова зевнула. – Сразу предупреждаю: захрапишь – разбужу.
– А ты?
– А что я?
– Ты сама-то храпишь?
– Я-а-а? – возмутилась Аурика, не желающая знать о себе ничего такого, что не вписывалось бы в ее представления о норме. – Я – нет. Иначе бы я знала.
– Откуда это, интересно? – съязвила Наталья Михайловна и, словно заразившись от матери, сладко зевнула.
– Мне бы папа сказал, – железно аргументировала свой ответ Аурика Георгиевна.
Наташа хотела было сказать, что именно папа в этом смысле и не может выступать независимым экспертом, но удержалась и промолчала, хотя язык так и чесался пройтись по указанному поводу. «Как же! Скажет он!» – сердилась она про себя, не решаясь рассказать о том, как часто ей приходилось принимать жалобы от младших сестер на предмет того, что ночью – хоть из дома беги, такие раскаты раздаются… Но отцу, похоже, было все равно: он втыкал в уши беруши, а иногда перебирался к себе в кабинет, где благополучно засыпал, после чего легко врал, что работал до утра. Для Михаила Кондратьевича важнее всего был покой драгоценной Аурики. Верный муж делал все для того, чтобы Прекрасная Золотинка не испытывала никаких моральных неудобств при мысли, что может издавать такие некрасивые на слух звуки.
«Должна ли я играть в эти игры?» – мысленно задала себе вопрос Наталья Михайловна и потянулась к торшеру, чтобы выключить свет хотя бы с одной стороны кровати.
– Что ты делаешь? – напугалась Аурика Георгиевна. – Не выключай, давай еще о чем-нибудь поговорим.
– Поговори со мною, ма-а-ама, – пропела Наташа слова известной песни и взмолилась: – Давай спать. Уже глаза закрываются. Между прочим, и у тебя тоже.
– Ничего подобного, – воспротивилась мать, пытаясь удержать зевоту. – Сначала растревожишь меня, а потом: «Спи, мама».
– А чем я тебя так растревожила? – вскинула брови Наталья Михайловна, вступившая в неравную борьбу со сном.
– Не чем, а кем, – поправила ее Аурика.
– Кем? – не поняла Наташа.
– Да… Кем! Иркой. Сама же сказала: «Не знаю, что с Ириной делать». Или, скажешь, ничего такого не говорила?
– Говорила, – Наталья Михайловна разом стала серьезной и даже потерла глаза, чтобы не заснуть. – Говорила. Смотрю я на нее – и ничего не понимаю. Что там, между ней и ее Белоусовым, происходит?!
– А то ты не знаешь? – Аурика Георгиевна посмотрела на старшую дочь как на полную дуру. – Кто ее заставлял выходить замуж за этого солдафона? У нее что, выбора не было? Такие мальчики рядом крутились: умные, воспитанные, из хороших семей, с хорошим образованием, с перспективами роста. Но твоя глупая Ирка сказала: «Не лезьте в мою жизнь!» Как ведь выговорила, тихоня! И мы с папой, два дурака, «не лезли», хотя надо было. Надо было, дорогая моя! Кстати, если бы в свое время ты меня тоже послушала, все было бы по-другому. Но вы хотели сами. Ну, а коли хотели, то и разгребайте это все сами! – зачем-то обиделась на детей Аурика и даже приподнялась на локте, чтобы заглянуть дочери в глаза.
– Ну, при чем тут это?
– Как это при чем? Как это при чем? – закудахтала мать и зачастила с еще большей скоростью: – Я сразу поняла, что все плохо закончится. Во-первых, военный.
– А что, это серьезный недостаток?
– Серьезный, – подтвердила Аурика. – На вас дома никто голос никто не повышал (после этих слов Наталья Михайловна незаметно для матери улыбнулась), а этот только и мог, что командовать. Как он твою сестру еще нормы ГТО не заставил сдавать! А она на все была согласна, лишь бы ее Белоусов был доволен. Разве ж так можно? Мужику в рот глядеть! Во-вторых, скажу я тебе, этот ее Белоусов – патологический ревнивец. Помнишь, как перед свадьбой это убожество закатило моей девочке скандал из-за того, что ей в метро уступили место, ошибочно предположив, что она в положении?
– Со мной тоже такое было, – улыбнулась Наташа, представив фигуру собственной сестры.
– С тобой такого не было! – категорично отмела сказанное Аурика Георгиевна, полагая, что старшая дочь имеет в виду приступ ревности.
Наташе стало обидно: она почувствовала, что мать в очередной раз проигнорировала ее жизненный опыт.
– Откуда ты знаешь? – возмутилась Наталья Михайловна. – О моей якобы беременности периодически распускают сплетни в институте, гадая, кто же отец ребенка: человек со стороны? Местный? Или вообще, не дай бог, студент?
– А-а-а… – протянула Аурика и снова допустила очередную бестактность: – Я не это имела в виду.
– А что ты имела в виду? Что меня нельзя приревновать, потому что некому?
– Ну что ты злишься? Ну что ты опять злишься?! – вскипела Аурика Георгиевна и перевернулась на спину. – Мы, если ты не забыла, об Ирке разговариваем.
