И снова бросились они в наши российские объятия, неся и нам и себе, и себе и нам только горе и беду. А мы эти жуткие объятия никогда и не закрывали. Чем сильнее кто-то вырывается, тем сильнее сжимаются чьи-то объятия в ответ. Но если опять по-честному, если совсем начистоту, если до самых корней и основ… То ведь и не надеялись вырваться. Хотели, хотят, но представить себе не могут, как это, без этих объятий.
Однако мы дообнимались! Доборолись, доприменяли все самые запрещённые приёмы, и случилось то, что случилось. А теперь нужно понять. Необходимо понять! Понять чётко и ясно, что теперь мы живём в совершенно другом мире. И это сделали мы. Прежде всего мы изменили наш мир друг для друга. Он теперь иной, и не надолго, а навсегда!!!
Прежнего и по-прежнему не будет ни в чём, ни в одном, даже мало-мальском аспекте и сегменте нашего совместного бытия. Уже разрушены и будут рушиться семейные узы, будет дотла сгорать дружба, уже отброшены и будут отбрасываться совместные планы, уже погибли и будут гибнуть судьбы и обрываться жизненные пути. Не родятся дети, которые могли бы родиться. Весь остальной мир ещё не понял и не понимает произошедшего. Для всего мира это так – борьба амбиций, какие-то глупости и частности двух провинциальных стран. Для Европы это серьёзное неудобство, которое, разумеется, всему Евросоюзу выйдет таким боком, что и думать страшно. Но пока для них это просто серьёзное неудобство. Для Америки это очередной прокол внешней политики Обамы, но, в целом, хорошая ситуация для того, чтобы дестабилизировать всё подряд за своими пределами. Однако ни Маккейн, ни Обама, ни вся свора Госдепа и конгресс США даже представить себе не могут, каким историческим позором обойдётся им их недальновидность и имперское высокомерие. Они не понимают, во что ввязались и на каких чувствах сыграли. Они не понимают, кого обманули… Прошло всего четыре с лишним года после Южной Осетии, а какие уже могучие и осмысленные проклятия посылают Америке здравомыслящие грузины… Но Грузия – маленькая, не обидчивая и самодостаточная. Мы с Украиной не такие… Мы большие, запутавшиеся, уставшие, озлобленные, закомплексованные, очень умные, при этом не умеющие сосредоточиться, а главное – крайне, крайне чувствительные! И наши совместные мучения будут всегда в центре мирового внимания, то успокаиваясь, то обостряясь… Пропал большой самолёт над океаном, утонул корейский паром с детьми, оползень в Афганистане и тысячи жертв… Нет, мы на первых полосах! Если бы «Титаник» утонул неделю назад, новости о нём шли бы всё равно после новостей из маленького города Славянска.
Мы не европейцы. Я не европеец. Но казалось… Мне казалось, что мы движемся в правильном направлении, что мы, хотя бы некоторые, приобрели европейский лоск, манеры, повадки, желания, а кто-то даже – недвижимость. В 2004 году, десять лет назад, сразу после того, как победила оранжевая революция, я радостно писал приятелю в Киев: «Дружище, мы такое поколение, которое родилось в XX веке и ещё в СССР… Но мне кажется, что мы первые, у кого есть шанс встретить спокойную и благополучную старость в наших странах». Какие наивные слова!
Так к чему всё это? А к тому, что надо просто осознать и принять нашу столь необъяснимую и при этом очевидную неразрывность. Осознать, что мучения, беды и переживания – надолго. И что мучиться будем вместе. Никто в одиночку из этих мучений не выйдет: либо вместе, либо никак. С этим можно не соглашаться, этого можно не хотеть. Я лично никаких мучений не хочу. Но так будет, если будем друг друга продолжать терзать. Шансов расстаться у нас нет никаких. Значит, надо научиться жить вместе во враждебном нам вместе мире. Украинцы думают, что им теперь все друзья. Они так думают, потому что неевропейцы. Европейцы не были бы так наивны. Мы же, в сущности, не враги. Даже тот, кто желает моей смерти только из-за того, что я русский, всё равно мне не враг. А я не враг ему. Он просто меня ненавидит, а его сильно не люблю. Но нам не разорваться. Почему? Да по вышеперечисленным мной причинам и ещё по миллиону таинственных, непостижимых причин, которые кроются в истории, в мироустройстве и миропорядке, в Божьем Промысле и просто в каждом отдельном неевропейце-русском и неевропейце-украинце, хотим мы этого или не хотим. Сейчас – не хотим. Сильнее, чем когда-либо.
Мне самому непонятны те очень неевропейские обида и гнев, которые во мне закипают и с которыми я ежедневно последние пять с лишним месяцев борюсь. И мне непонятен гнев с берегов Днепра или с берегов Десны, откуда с Черниговских земель пошла моя фамилия, мой род и предки… Мне непонятно, почему всё так происходит. Мне датчанин или фламандец гораздо понятнее, чем житель Чернигова или Житомира. Почему? Да потому, что фламандцы и датчане для меня существуют как-то все вместе, и в целом они если не на одно лицо, то на какой-то один общий и скучный характер. Мне они как-то понятны, потому что понимать я их не желаю. Мне они не очень интересны. Я не европеец.
Мне неинтересна сегодняшняя Европа. Мелочная и трясущаяся над своими ускользающими в небытие устоями, плачущая о своём былом комфорте и величии. Нет и не будет той Европы, которую любили Достоевский, Гоголь и Чехов. Нет и не будет даже той Европы, которой мы были потрясены в начале 1990-х годов. Сегодняшняя живёт отголосками прежнего, прежними мифами. И эти мифы возбуждают в нас, в украинцах и русских, те самые иллюзии, о которых я так много сказал. Мне неинтересны датчане, и поэтому они мне понятны. В целом. То есть непонятны совсем, и, повторюсь, у меня нет желания их понимать. Я упростил их для себя кажущимся пониманием. Я прекрасно знаю, что другого человека понять невозможно. Мы можем только по-своему объяснять какие-то поступки или слова другого человека. Эти объяснения кажутся нам пониманием. И в этом смысле мне Европа очень понятна. А вот украинцы во всём своём многообразии мне непонятны. И чем дальше, тем сильнее. Потому что я многих знаю, многих люблю, многими сильно дорожу, знаю их уклад, знаю образ жизни, знаю культуру, песни, еду, пейзажи, дороги, запахи, деревни и города. Знаю подробно. Поэтому и не понимаю того, что сейчас происходит с людьми. Очень хочу понять. И именно поэтому не могу. Не хочу и не могу упростить их жизнь и поступки своим пониманием. И уж тем более обидой.
Но как выясняется, понимание необязательно для совместных мук и страданий.
А что с этим всем можно сделать? Какой же из этого выход? Выход один – надо сесть и говорить. Нужно говорить, говорить, говорить. Выговориться! А потом договориться о том, как будем жить дальше. И договориться нужно так, чтобы никому не было обидно и чтобы соблюдать договорённости… Чтобы без украинской страшно неевропейской Рады, где дерутся, чтобы без нашей столь же неевропейской Думы, где спят. Чтобы на каждого украинского Тягнибока не нашёлся наш Рогозин… Чтобы как-то по-хорошему, по-людски и надолго…
Но договориться мы не сможем. Потому что мы не европейцы.
13 мая
Прочтение моей записи от 4 мая Никитой Сергеевичем Михалковым явилось для меня полной неожиданностью. Застала эта новость меня в Ташкенте, и на эту тему мне больше нечего сказать.
В данный момент я в Чите. Здесь ночь. Утром лечу в Благовещенск, но прямо сейчас хочу поделиться письмом, которое получил на днях из города Славянска Донецкой области. Того самого Славянска… Для меня лично это письмо очень важно, оно многое поясняет про жизнь людей, которые не потеряли голову, не утратили разум, не поддались гневу и безумию. В этом письме нет ничего особенного, кроме чести, сильной жизненной позиции и желания пережить самые страшные и самые сложные времена достойно.
