— Не жди меня, — обратился я к Зойке. — Мне еще зубы почистить надо…
— Ой, да кто там внимание на тебя обратит? — рассмеялась она. — Чищенные — не чищенные, какая разница? Потом себя в порядок приведешь.
Ага, подумал я, щас, чего не хватало, чтоб изо рта несло, как из помойного ведра. А ведь совсем недавно маме стоило больших усилий заставить меня взять зубной порошок и щетку. Мало того, что порошок рассыпался, пачкая майку, так еще приходилось тратить время на медленные, утомительные движения щеткой во рту. И умывался я тоже быстро: раз-раз, сполоснул лицо, протер глаза, пошлепал мокрой ладонью по носу — и все, баста! Считалось, что мальчишкам нечего размываться по полчаса да наводить лоск — они ж не девчонки изнеженные, которым вечно кажется, что они как-то не так выглядят. Нам-то, пацанам, чего красоту наводить?
Но однажды случайно я услышал, как Марина говорила маме о том, что от некоторых поселковых парней несет так, будто они в баню никогда не ходят — противно, таких за километр обойти хочется, а они еще чего-то из себя воображают: лезут знакомиться и все такое, красавцы немытые!
Ее слова произвели на меня впечатление.
Теперь я готов был плескаться, как утка — хоть все утро, лишь бы ни одна девчонка не произнесла презрительно: «Грязнуля!». А то и что-нибудь похуже.
Зойка, однако, на мою чистоту плевала. А может, она только вид делала? Ведь ей хотелось считаться, что называется, своим парнем. Вместе со мной она, например, излазила все высокие деревья, какие имелись в округе. Мы забирались туда не просто так и не только из баловства. Во-первых, с высоты поселок казался совсем другим — все видно как на ладони. Во-вторых, мы в тот период увлекались индейцами, которые, как известно, строили шалашики в развилках деревьев. Мы их тоже строили. А в-третьих, когда у сорок выводились птенцы, нам хотелось на них посмотреть. А попробуй-ка, долезь до сорочьего гнезда один, когда растревоженные белобоки храбро летают прямо у твоего лица, норовя лупануть крылом или ударить клювом. Тут кто-то должен их отгонять. Но дело даже и не в том, что Зойка хотела считаться своим парнем. Ей почему-то не нравилось, когда другие девчонки обращали на меня внимание или когда я сам выделял кого-то из их девчачьего племени.
В общем, я почти не соврал, когда сказал, что не могу выйти сию минуту. Дело заключалось не только в утреннем туалете, а еще и в том, о чем девчонки, наверное, вообще не подозревают. Потому что у них нет того, что есть у парней. А то бы они знали, что ни с того, ни с сего отросток, именуемый писюном, начинает вести себя по утрам странно: наливается кровью, твердеет и превращается в крепкий стержень.
Когда такое произошло у меня впервые, я даже испугался. Подумал, что со мной приключилась какая-то страшная болезнь. К тому же в трусах стало мокро от чего-то липкого и теплого. Непонятная жидкость вылилась из меня во сне, и я не знал, что и подумать. А тут еще столбняк, охвативший невинный писюн. К счастью, он быстро сошел на нет, а то я вообще бы запаниковал. В паху, правда, осталась тихая ноющая боль.
Отец находился дома, и я решил рассказать ему о своем утреннем происшествии. В конце концов, у него ведь это тоже есть, и он как старший больше знает, что и почему с этим случается, причем такое странное.
Отец удивленно изогнул бровь, покачал печально головой:
— Ну вот, еще один готов…
Я его не понял и снова спросил:
— Что со мной?
— Ничего страшного, — по губам отца проскользнула усмешка. — Рано или поздно со всеми подростками подобное случается. Это значит, что в тебе просыпается мужское начало. В физиологическом смысле, — добавил он. Как будто я понимал, что значит слово «физиологический». И отец постарался внятно все объяснить мне. Правда, он так и не сказал, почему еще один готов и отчего он вдруг опечалился.
Короче говоря, не мог я сразу выйти к Зойке на улицу. Проклятый стержень топырил трусы и никак не хотел успокаиваться. Смирить его могла только холодная вода. И пока я мылся, с ужасом и восторгом думал о том, что взрослые мужчины решают такую проблему проще, заводя себе женщин. Вообще, как-то странно звучит: завести женщину, правда? Однако я сам слышал, как старшие порой говорили о каком-нибудь великовозрастном парне: «Ишь, как бесится-то! Пора ему бабу завести!». Ё-мое, козу или, допустим, курицу можно завести, но чтоб женщину… Она ведь не животное и не домашняя утварь. Слишком просто получается: захотел — и завел. Нет, что-то тут не то. Взрослые все же лукавят, и на самом деле все гораздо сложнее. Так я думал.
А еще думал: неужели взрослые, или, как мы их называли, большаки, не стесняются, когда у них такое случается? Подумать только: нормальный писюн вдруг увеличивается, становится большим и рвется вверх так, что и резинка трусов его не сдерживает. Как же он помещается в том, что есть у женщины и что пацаны называют неприличным словом? Этого я понять не мог. Как не мог понять и того, почему взрослые мужики, случалось, с пренебрежением говорили за домино о какой-нибудь местной особе: «Шалава! Каждому даст, кто попросит…». Почему шалава, если помогает избавиться от стояка?
Я стеснялся признаться даже самому себе, что хочу оказаться с такой, которая дает. Очень хочу! Причем в этом смысле о Марине я вообще не думал. Она была для меня вроде святой, что ли. И я даже вообразить не мог, что она способна делать подобное, все-таки нечто стыдное. И Зойку не мог представить. Зато других девчонок — сколько угодно! И еще не мог подумать такого о своих родителях. Почему-то мне казалось, что маме и отцу это уже не надо.
Между тем я помылся, почистил зубы и рванул к сельповскому магазину. Подоспел вовремя: Зойка уже подходила к самому прилавку, вторая или третья в очереди. Находившиеся в хвосте стали возмущаться: куда, мол, Пашка лезет, он тут не стоял. Но Зойка прикрикнула:
— Неправда! Я лично за ним занимала. Ну, кто не верит?
Вид она приняла такой грозный, что недовольные быстро стихли. Многие знали Зойку, которая несмотря на то, что девчонка, может так двинуть, что мало не покажется. С ней лучше не связываться.
Нагруженные тетрадками и учебниками, мы возвращались с Зойкой вместе.
— А что, правду говорят, что ваша квартирантка ничего по блату не достает? — вдруг спросила она.
— Правда.
— Мои родители не верят. Говорят, что так не бывает. Все равно ей что-то в сельпо перепадает, там дефициты всякие между своими расходятся — люди говорят.
— У них там на дефициты своя очередь, — признался я. — Марина матери рассказывала. Вообще-то, она может, конечно, что-то по блату брать, но не хочет. Говорит, что это ее унижает.
— Фу-ты, ну-ты! — скривилась Зойка. — Честная какая!
— Но она правда честная…
— Ой, так я и поверила! Честные так себя не ведут.
— Что ты имеешь в виду?
— А то!
Она замолчала и, напустив на лицо непроницаемость, глядела прямо перед собой. Зойка всегда так поступала, если знала что-нибудь важное, но сразу говорить не хотела. Подчеркивала, так сказать, важность известной ей информации.
