Несмотря на ограничения, Ольга захотела пойти на танцы. Зоя объяснила ей, что в десять часов вечера воленс-неволенс придется уйти, а то потом не оберешься неприятностей.
— Ой, темнота какая! — воскликнула Ольга. — Господи, куда я попала? В городе никаких облав на танцплощадках не бывает.
— У нас тоже облав нет, — обиделась Зоя. — Просто такое правило есть. Может, и неплохое, потому что ночью всякое может случиться: пристанет кто-нибудь или вообще что похуже произойдет, — она многозначительно посмотрела на Ольгу и покраснела. — Ну, сама знаешь, какие охальники встречаются…
— Не бойся, я знаю, как их образумить, — усмехнулась Ольга. — Главное — успеть между ног пнуть и как можно резче. Пока он корчится, ты уже далеко будешь.
— Да ну! — не поверила Зоя. — Будет он ждать, пока ты его двинешь!
Ольга в ответ только загадочно улыбнулась, совсем как взрослая женщина — уголками губ.
Вечером я удивил маму тем, что тщательно нагладил свои черные школьные брюки, надраил до блеска ботинки и надел белую рубашку. Перед Ольгой мне хотелось выглядеть как можно лучше, но маме я сказал, что у одноклассника, мол, день рождения и как-то неудобно идти на него в шароварах и майке. Слава Богу, она не догадалась спросить, что за одноклассник, иначе вранье обнаружилось бы сразу: я не успел придумать, у кого из наших ребят именины. И если бы мама стала любопытствовать дальше, то непременно стушевался бы и, чего доброго, кончики ушей у меня налились бы краской. Они всегда розовели, когда я врал. Но мама лишь спросила:
— А новенькая девочка, что к Авхачевым приехала, тоже идет туда же, куда и ты?
— Да! — честно ответил я.
— Симпатичная девочка, — оценила мама. — Смотри, чтобы ее никто не обидел. Вы ведь все равно, наверное, и наши танцы ей покажете?
— Ну да, — смутился я.
— А там всякое может произойти, — мама вздохнула, — Вообще-то, в наше время малолеткам не разрешалось даже близко к танцам-шманцам подходить. Но что поделаешь, времена меняются…
На танцплощадку я не пошел, остался за оградой: стоял вместе со знакомыми ребятами, о чем-то с ними говорил: да — нет, угу, ага — отделывался в основном междометиями, потому что все мое внимание занимала Ольга. Она выглядела лучше всех! В лазурном сарафанчике, голубых туфельках и с синей лентой в волосах Ольга выделялась среди поселковых девушек. Вместе с Зоей они станцевали вальс, потом нечто стиляжье, похожее на твист — так, как показывал Бывалый в фильме «Кавказская пленница»: кончиками туфель они будто бы тушили брошенные на пол сигаретные бычки, яростно, самозабвенно, изящно. Зоя, правда, стеснялась, но Ольга ее подбадривала: «Еще, еще! Держи ритм!».
А потом пришел Мишка. Он тоже принарядился, надев клетчатую рубашку навыпуск, брюки-клеш и коричневые штиблеты, наверное, отцовские.
Мишка подошел к нам, поздоровался с каждым за руку и небрежно спросил:
— Ну, что, пацаны, так и будете на городскую чувиху только смотреть?
— А мы чо? Мы ничо, — засмущались парни. — Очень нам она нужна. К ней на драной козе не подъедешь. Ну ее!
— Ладно, — ухмыльнулся Мишка. — Я попробую подъехать.
И подъехал. Он помахал Ольге рукой, та ему ответила тем же. Но Мишка не пошел на танцплощадку — он отошел от нас чуть в сторонку и, скрестив руки на груди, стал смотреть, как девчонки танцуют очередной вальс. Зойка от смущения все время запиналась, а Ольга, смеясь, подхватывала ее и вела в танце, то и дело оборачиваясь на Мишку. А он, как зачарованный, продолжал смотреть на нее.
Наконец вальс кончился и объявили белый танец. Его всегда провозглашал толстый Жора-барабанщик — громко, под неистовый стук палочек. Я посмотрел на часы: «детского времени» оставалось десять минут.
Зоя тоже посмотрела на часы и что-то сказала Ольге, но та рассмеялась, отрицательно покачала головой и, выбежав с танцплощадки, подскочила к Мишке, схватила его за руку и повлекла за собой на освещенную сцену. Тот, казалось, такого не ожидал и упирался, но все-таки позволил завести себя на площадку, и там первый положил руки Ольге на талию, чуть отстранившись от нее, — так они и танцевали, соблюдая дистанцию. Зоя, оказавшись одна, села на лавочку и, поглядывая на часы, нервно притопывала ногой. Будто в ритм музыке. Но на самом-то деле она психовала.
Думаю, по двум причинам. Первая: Зоя терпеть не могла Мишку, она так и ждала от него какого-нибудь подвоха. А тут — подумать только! — ее двоюродная сестрица, похоже, положила на него глаз. Вторая причина: после десяти часов вечера обязательно появятся дружинники и, чего доброго, возьмут на заметку всех школьников. Придется потом краснеть перед Ниной Ивановной и лепетать всякие оправдания, да и мать по головке не погладит: Авхачиха гордилась, что ее дочки не какие-нибудь там профурсетки, а добропорядочные барышни, про которых никто ничего плохого даже подумать не может.
Я старался не смотреть в сторону танцующей парочки. Стоило мне лишь краем глаза увидеть Ольгину руку, лежащую на плече Мишки, как все вокруг темнело, а сердце будто подскакивало целлулоидным теннисным шариком и попадало в висок: оно там прыгало, стучало и, видно, задевало какой-то нерв — я чувствовал, как сама собой подергивается бровь.
— Кому ты там подмигиваешь? — смеялись ребята.
А я молчал, как глухонемой. Не мог ответить на шутку, потому что горло перехватывал спазм, и ничего сказать я не мог.
— И кто его знает, чего он мигает, — ребята цитировали слова популярной тогда песенки и подталкивали меня в бок. — А Зойка-то, гляньте, ножку ножкой бьет. Тоже чегой-то переживает, ха-ха!
Зубоскалы, блин! Знали бы вы, как мне хотелось, чтобы Мишка провалился, что ли, сквозь землю, исчез, испарился и чтобы Ольга осталась одна. Но, увы, она смотрела на Мишку, а у того не закрывался рот: он рассказывал ей что-то смешное, и она смеялась и тоже что-то говорила ему.
Когда танец кончился, Зоя решительно встала с лавки и, чуть ли не по-солдатски печатая шаг, подошла к парочке, взяла Ольгу за плечо и потянула к выходу. Противиться ей было бесполезно: рука у Зойки крепкая и цепкая.
— Ну, еще немножечко, — по-детски капризно надувая губы, канючила Ольга. — Время-то детское, только-только «Спокойной ночи, малыши!» закончилось.
— Ничего не знаю, — отрезала Зоя. — Мы обещали вернуться домой вовремя. Мать уже, наверное, ужин приготовила. Нельзя опаздывать. Непорядок!
Ольга принялась рассуждать о темных деревенских нравах, домостроевских порядках и о свободе личности, на что Зоя односложно отвечала: будешь, мол, совершеннолетняя — тогда и пользуйся своей волей как хочешь. И вообще, для нее сейчас главное: не быть пустомелей — прийти домой вовремя, как она и обещала матери.
— Ха! — усмехнулся Мишка. — Я даже спать ложусь, как паинька, в одиннадцать часов. Но если мне надо, подожду, пока родители заснут, открываю окно и — фьють! — хоть до утра могу отсутствовать.
