Я посмотрела на руки Кэндзи. Грубые некрасивые, они неутомимо орудовали ложкой, заталкивая в рот тяхан. На ладони я заметила кровоточащую царапину. Что он там делал у себя на работе? У него все руки были в свежих порезах и ранах. Как он убивал Миттян? Душил этими самыми руками? Или поджег? Я вспомнила, как он собирался спалить цех, написал об этом в дневнике, и сразу от страха пересохло во рту.
– С ума сойти! – Кэндзи стукнул ложкой по крашеному столу. – Хозяин прям как взбесился: «Ты слишком много света жжешь!» Я ему: «Ничего я не жгу», – а он: «Ты идиот, Кэндзи!» И дальше: «Надо тебе врезать как следует – может, поумнеешь немного. В следующий раз биту принесу, сил моих больше нет с тобой возиться». Миттян! Ты тут в темноте сидишь, пока меня нет? Электричество не включаешь? Ну летом – другое дело.
Вся в холодном поту я согласно затрясла головой. Кэндзи получил нагоняй от хозяина из-за меня, потому что я жгу свет. Я сидела на кровати, боясь рот открыть. А Кэндзи, перейдя на свой хоккайдский говорок, никак не мог остановиться:
– Идиот да идиот. Только и может, что обзываться. А вот что бы он стал делать, кабы узнал, что мы с Миттян вместе пишем дневник?
Кэндзи рассмеялся и отшвырнул ложку. Я схватила ее и стала запихивать в себя оставшийся в плошке тяхан. Есть хотелось страшно, ведь завтрака не было.
Уже потом, после освобождения, я узнала, что Кэндзи завтракал в цеху. Вместе с Ятабэ-сан. Жена хозяина каждый день приносила им еду из дома. Ничего особенного: булочки, молоко, вареные яйца. Кэндзи все съедал один, мне ничего. Бывало, что и от обеда доносил до комнаты только половину, другую половину съедал внизу. Когда я узнала об этом, мне стало так противно… Сначала я мучилась от страха, оказавшись в руках похитителя, а потом, когда страх утих, – от голода и скуки.
Тогда-то, впервые за время моего сидения под замком, и возник критический момент. Вдруг раздался стук в дверь. Громкий – бум! бум! Рот у меня сам открылся от удивления, на стол выпали несколько рисинок пересушенного тяхана.
– Да! – Кэндзи притиснул меня к кровати и зажал рот. В дверь продолжали стучать, будто не слышали ответа. Кто это может быть? Полиция? Сердце запрыгало в груди от радости. Кэндзи торопливо отворил дверь и выскользнул за порог. Нет, на полицию не похоже. Это Ятабэ-сан. Повернувшись к двери, я громко закричала:
– Ятабэ-сан! Помогите!
Дверь тут же захлопнулась. Не иначе Кэндзи решил, что Ятабэ-сан понял: здесь кто-то есть. Что было дальше? А ничего. Дрожащий от ярости Кэндзи влетел в комнату и врезал мне по голове. Кулаком. Я шлепнулась на пол. Закричала уже потом, когда прошел первый шок. Я стала закрывать голову руками, но он еще несколько раз ударил меня кулаком, приговаривая:
– Молчи! Молчи!
– Прости. Я больше не буду, – заливаясь слезами, умоляла я.
Кэндзи сделал резкий вдох и выдохнул. Плечи его поднялись и опустились.
– Правда не будешь? Не будешь орать?
– Не буду. Ни за что.
Почему Ятабэ-сан не услышал моего крика? Кэндзи, похоже, заметил недоумение у меня на лице и впервые зло рассмеялся:
– Старик глухой. Ничего не слышит.
Итак, Ятабэ-сан, на кого я молилась как на бога, как на единственную надежду, о ком думала днем и ночью, – глухой. Бог мою просьбу о спасении не услышал.
Остаток дня я проплакала на кровати, обхватив голову руками и ощупывая шишку, которую мне поставил Кэндзи. Меня охватило отчаяние. Он убьет меня, как настоящую Миттян, а школьный ранец и балетное трико засунет в шкаф, на память. Я никак не могла избавиться от этой мысли.
В цехе по-прежнему грохотало так, что хоть уши затыкай. Не иначе, Ятабэ-сан из-за этого шума и оглох. И со мной то же будет, если я и дальше буду чахнуть в этой комнате. А посидишь больше года без солнечного света – так и ослепнешь. Я вдруг с содроганием вспомнила, как учитель природоведения рассказывал в классе о рыбах, живущих в подземном озере. У них атрофировались глаза, и в чешуе не осталось никакого пигмента.
В школу я не хожу – так и в дуру превратиться недолго. Физкультурой не занимаюсь. Какая может быть физкультура, когда сидишь взаперти в крохотной комнатушке? Обтираюсь полотенцем – и все, ванны нет, грязная, как поросенок. Коротко, до ушей, остриженные волосы отросли до плеч, растрепались, обкусанные ногти, все пальцы в заусеницах. Зеркала в комнате Кэндзи отсутствовало, и хоть я и не могла точно знать, как выгляжу, ясно было, что живу я, как звереныш.
Конечно же, мне очень хотелось как-то выжить, снова увидеть родителей, но с другой стороны, как бы это выглядело? Что они скажут, увидев дочь в таком виде, если меня найдут и освободят? Я представила, как посмотрит на меня нетрезвый отец, как нахмурит брови мать. Так оно потом и вышло.
А Кэндзи? Сначала ему наскучил котенок, потом второклассница Миттян. Так же надоем и я – четвероклассница, и ему, вполне возможно, захочется кого-нибудь постарше. В любом случае, он меня убьет и выбросит где-нибудь.
В подсознании у меня засело, как заноза: на достигнутом Кэндзи останавливаться не собирается. Сначала – Митико Ота. Исчезла, осталась только кличка «Миттян». Я – Миттян второго поколения – тоже исчезну. Третьим поколением станет какая-нибудь шестиклассница, за ней еще старше. Так и до взрослых женщин дойдет. Я никак не могла избавиться от этой мысли. Позже, на суде, зашла речь о том, не является ли Кэндзи педофилом. Однако ни педофилом, ни дураком его не назовешь. Он вполне сообразительный тип, который знает, что ему нравится и как это заполучить.
В тот вечер Кэндзи долго не приходил. Работа в цеху давно кончилась, а его все не было. Видно, решил куда-то заглянуть после трудового дня. Такое с ним редко случалось. И тут мне пришла в голову мысль. Вдруг он убил настоящую Миттян не потому, что она ему надоела, а потому, что пыталась сбежать? Если так – значит, Кэндзи убьет меня этой ночью. Из-за того, что я позвала на помощь Ятабэ-сан.
Меня всю трясло от ужаса. До какого состояния может дойти человек, когда его терзает страх и нет никакой возможности спастись, вырваться на волю! Он начинает желать смерти. Умереть бы поскорее. Мне было всего одиннадцать, а я мечтала о смерти. Пусть даже мучительной. Лучше умереть, чем влачить существование в одиночестве и постоянном страхе. Вот как глубоко было мое отчаяние.
Кэндзи появился только в девятом часу. Красный как рак, от него разило спиртным. Настроение по-прежнему паршивое; я не дождалась ни традиционного «мяу» вместо «здравствуй», ни подноса с ужином. Видно было, что он еще не до конца остыл после дневной вспышки. Завернувшись в одеяло, я лежала на кровати, уткнувшись в стену и обхватив руками голову, – вдруг он опять начнет драться – и молчала.
– Есть, наверное, хочешь? – Кэндзи заглянул мне в лицо. Судя по тону, то, что случилось днем, задело его за живое, хотя голос выдавал и другое: на душе у него неспокойно. – Конечно, жалко, что так вышло, но ты, Миттян, сама виновата. Не надо было так делать.
