Я испугалась: откуда ему известно, что Наруми Коуми – это я?
– Вот решил пожелать тебе доброго плавания. Специально с Сикоку приехал. С гор спустился.
Миядзака погладил темным пальцем искусственной руки выдающийся вперед подбородок.
– Откуда вы узнали, что книгу написала я? Ведь на суде о Ятабэ-сан ни слова не было сказано.
Чтобы успокоиться, я перевела взгляд на небо, начавшее темнеть. Дождь прекратился, свежая зелень листьев сакуры, с которой только-только облетели цветы, радовала глаз. Старое дерево раскинуло ветви, нависавшие над стоянкой для велосипедов, напомнив мне про аллею сакуры, которая цвела вдоль дамбы у реки Т.
– Что ж тут непонятного? Мои догадки во многом совпали с тем, что написано в твоей книге. Я подозревал, что между Ятабэ и Абэкавой должна быть какая-то связь, думал, что они могут быть сообщниками. Однако Абэкава отказался говорить, а Ятабэ исчез. Нет доказательств. Результаты расследования, проведенного прокуратурой, и собранные ею факты не имеют ничего общего с историей, странным образом сложившейся в моей голове. Работая над твоим делом, я терзался разными предположениями и догадками. Я от него получал удовольствие, понимаешь? У меня все время рождались новые версии. Рождались и умирали. И тут же появлялись новые.
Вот это да! Миядзака читал мою книгу, и она снова и снова разжигала его воображение. Я посмотрела на наши с матерью окна. У матери висело на веревке белье. Забыла снять.
– Когда я нашла Ятабэ-сан и позвонила вам, вы предложили сообщить в полицию. И все. Так ведь?
– Пойми одну вещь. Я вовсе не истины хочу, – раздраженно перебил меня Миядзака.
– А чего?
– Иллюзии, будто я приближаюсь к истине. Подбираюсь к ней вплотную. Почва для воображения – вот что мне нужно. Поэтому когда вы с Абэкавой решили играть в молчанку, для меня это была радость.
Не говоря ни слова, я навесила на свой велосипед хилый замочек.
Миядзака специально приехал сюда для этого разговора, дожидался меня на велосипедной стоянке. В его настойчивости было что-то неприятное, зловещее. Это дело отняло что-то у нас обоих – и у меня, и у Миядзаки. Быть может, состояния реальности, как сказал мне когда-то Миядзака. Игра воображения лишила нас души.
– В книге ничего не сказано о тебе, – продолжал Миядзака. – Расскажи мне свою историю. Настоящую. Вот за чем я приехал.
– Вы здесь хотите об этом говорить?
К площадке перед домом, где мы стояли, подкатил на велосипеде маленький мальчик, видно, из школы, и подозрительно посмотрел на нас. «Пройдемся?» – предложил Миядзака. Я взяла портфель. Пошла не к станции, а в другую сторону. Миядзака двинулся за мной, отставая на полшага. Так мы дошли до разбитого за нашим домом скверика. Кругом были большие лужи.
– Миядзака-сан! – Я обернулась. – Я расскажу про себя, а вы – про себя.
– Пожалуйста. Что ты хочешь узнать?
– Что у вас с левой рукой?
Миядзака придержал правой развевавшуюся на холодном ветру полу плаща.
– Ладно. Слушай и не удивляйся. Когда мне было пять лет, мать отрубила мне ее ниже локтя. Спятила – ей показалось, что в моей левой руке поселился дьявол. Схватила топор и отрубила. Она связалась с какой-то новой сектой. Страшное дело! Дед в это время был у соседей и прибежал на мой крик. Так меня спасли. Иначе бы я просто истек кровью. Тяжелый случай, конечно, но худа без добра не бывает. Потому что с потери руки для меня началось сочинение историй. Ты ведь тоже мастерица по этой части. Дети, которым пришлось столкнуться с чем-то отталкивающим, отвратительным, начинают с того, что обязательно пытаются как-то компенсировать ущерб, нанесенный психике, преодолеть душевную травму. В этом смысле потери – вещь, скорее, замечательная. Без потерь невозможно жить, взрослеть. Ты была взрослая не по годам и не собиралась ни перед кем раскрываться. Я думал, что когда-нибудь ты обязательно расскажешь правду, точнее, выразишь словами то, что произошло на самом деле, и с нетерпением ждал этого момента.
– Ну, узнаете вы правду – и что? – пробормотала я.
Миядзака показал на турник, устроенный в детской песочнице.
– Правда – это самое трудное. Я не могу подтянуться на турнике. У меня плохой вестибулярный аппарат, в детстве мне всегда говорили: «Ты даже на горку влезть не можешь». Я принялся фантазировать: как научился подтягиваться, качаться на качелях, лазать по горке… В реальности все было немного иначе, да? Думая, что ты расскажешь мне правду, я представляю, каков может быть разрыв между твоим воображением и твоей правдой. Мне нужно это знать. Ради воображения, которое не имеет границ.
Миядзака тоже сексочеловек. Осторожно, чтобы не попасть в лужу, я опустила портфель на землю и провела рукой по мокрой от дождя перекладине. От нее пахло металлом.
– Это доставляет вам удовольствие?
Миядзака с серьезным видом кивнул:
– Конечно. Что будет, если лишить человека способности к воображению. Меня, например, жизнь заставила развивать эту способность.
– Скажите, вы передали тогда Кэндзи, что я хочу, чтобы он умер?
– Передал. Но я сказал тебе неправду. Абэкава, услышав твои слова, обрадовался и сказал: «Хорошо, я умру». Но потом ты отказалась от своих слов: пусть, мол, живет и искупает свою вину. Я был поражен. Почему? Что произошло?
Теперь пришла моя очередь удивляться. Кэндзи обрадовался, узнав, что я пожелала ему смерти? Миядзака следил за моей реакцией. Я гордо подняла голову:
– Хорошо, я расскажу. Мне кажется, притащив меня к себе, он пошел к Ятабэ-сан сообщить о новой добыче. Но тот, узнав о похищении, разозлился, стал его ругать. Сказал, что это серьезное преступление, он не желает ввязываться в это дело, и девчонку надо немедленно отпустить. Однако Кэндзи больше не слушал Ятабэ-сан.
Глаза Миядзаки так и сияли любопытством.
– Значит, Абэкава стал самостоятельным, вышел из-под контроля Ятабэ-сан?
– Да. Его отношение к Ятабэ-сан стало постепенно меняться после того, как Кэндзи запер у себя Ану. Ему стало неинтересно плясать под дудку Ятабэ-сан. Он решил, что я должна принадлежать только ему одному. Решил держать у себя, как брошенную кошку или бродячую собачонку. Он знал, что по ночам Ятабэ-сан подсматривает, поэтому заставлял меня раздеваться только днем. Кэндзи отомстил ему.
– Заставлял раздеваться? И больше ничего?
– Он онанировал, глядя на меня. И все. Конечно, ребенку и этой гадости достаточно, но больше ничего не было. Ну еще иногда руку на меня поднимал, зато по вечерам мы вместе занимались, прямо как одноклассники, разговаривали.
– Вы подружились?
Ого! Миядзака раньше уже заводил разговор на эту тему. Он смотрел на меня с раздражением, но я решила не обращать внимания.
– Ну, это уж вы лишнего хватили. Кэндзи, конечно, не дурак, но он малодушный, слабохарактерный. Я перед ним задирала нос. Будь я взрослее, может, вертела бы им как хотела.
