— Как я сюда приехал? В каком смысле?
Соло принялся обливать жиром пяток цыплят, вертящихся на гриле.
— Женщины задают глупейшие вопросы. Она хотела узнать, по шоссе ты приехал или нет.
Гарри отложил вилку.
— И что вы ей сказали?
Соло уставился на него:
— Что вы с Рэнди приехали автостопом. Я что-то не так сказал?
Гарри покачал головой:
— Да нет, мы так и приехали. Она ужинать останется?
— Она здесь никогда не ужинает. Обед… но не ужин. Она ушла домой.
Соло начал резать цыплят, насвистывая что-то себе под нос. Гарри ел. Итак, теперь она знала, кто он, и ее вопрос доказывал, что она и была женщиной из «мустанга». И что дальше?
Он закончил есть безо всякого аппетита, потом встал:
— Я иду в бар. Рэнди может понадобиться помощь.
— Конечно. — Соло почти не слушал. Он любовно раскладывал на блюде кусочки цыпленка, добавляя жареные бананы, вишни и ананас.
Гарри прошел по ресторану. Ужинали человек сорок. Мануэль сновал между столами. Нина, в ярко-алом брючном костюме, стоя у стола, разговаривала с четырьмя мужчинами. Они, смеясь, смотрели на нее и раздевали глазами.
Гарри вошел в опустевший бар. Рэнди мыл бокалы. Он посмотрел на Гарри, вопросительно подняв брови.
Гарри быстро рассказал ему, как взял чемодан, потом наткнулся на Лепски и что теперь он уверен, что миссис Карлос — та самая женщина из «мустанга».
Рэнди слушал, бокал замер в его руке, в глазах застыл испуг.
— Нет, миссис Карлос… это бред! — пробормотал он, когда Гарри замолк. — Не верю.
— Тогда зачем она спрашивала, по шоссе ли мы приехали? — Гарри сел на табурет и облокотился о стойку. — Та же фигура, тот же акцент, да еще этот вопрос. Да она это, она.
Рэнди поставил бокал.
— Но она чертовски богата! Какого… то есть какого дьявола? Что все это значит?
Гарри закурил.
— Не знаю. Может, в чемодане мы найдем ответ. Когда ты освободишься?
— Не раньше половины двенадцатого.
— О'кей. Я подожду. — Кивнув, Гарри вышел из бара.
Он прошел по дорожке мимо кухни и заглянул в открытое окно. Соло был занят, видна была только его спина. Джо стоял рядом, держа блюдо. Не останавливаясь, Гарри пошел к своему домику. Подойдя к кустарнику, скрывавшему домик, увидел, что впереди что-то движется. Он резко остановился, напряженно вглядываясь в темноту. Он был уверен, что впереди кто-то скользнул в тень его домика. Гарри быстро и тихо сошел с тропинки и спрятался за стволом дерева. Подождал, вглядываясь в тень.
Он услышал чирканье спички, зажегся слабый огонек. В его свете он увидел лицо Нины, обрамленное черными блестящими волосами. Она зажгла сигарету и отбросила спичку.
Гарри подумал — и шагнул обратно на тропинку. Подойдя к Нине, почувствовал тонкий запах духов. Было слишком темно, и он не мог ее разглядеть, видел лишь ее темный силуэт. Он снова почувствовал сильнейший прилив желания: больше, надеялся он, оно не будет его мучить.
— Я хочу с тобой поговорить, — сказала она из темноты.
— Я весь внимание. — Он почти шептал. — Давай… говори.
Девушка уронила сигарету. Та упала на песок, светящийся кончик вспыхнул, потом погас.
— Мы не можем говорить здесь. — Голос ее был хриплым, она говорила с придыханием. — Пойдем… дай руку.
Он почувствовал острое разочарование. Ее гнев, ее обида много для него значили. Ты, трусливый бандит. Так она его назвала, а он к такому обращению не привык… это так отличалось от приевшихся любовных прозвищ, которые давали ему изголодавшиеся женщины, стонавшие и визжавшие под ним.
Он протянул руку. В темноте она не сразу нашла ее, потом ее сухие горячие пальцы обхватили его запястье.
Она вела его в темноту. Он шел без желания, но и без колебаний. Его сердце, казалось, билось медленно, с трудом, казалось, что кровь вдруг загустела.
Наконец они дошли до пальмовой рощицы, окруженной песчаными дюнами: в проходе между дюнами было видно море, похожее на черное зеркало, отражающее луну.
Она отпустила его руку и упала на колени, теперь было достаточно света, и он мог ясно разглядеть ее. Ее алый костюм казался черным, а кожа, по контрасту, — ярко-белой.
Он стоял рядом, глядя сверху вниз на нее. Она нетерпеливо схватила его руку и притянула его к себе — он тоже встал на колени лицом к ней.
— Мне никогда не было так хорошо, — горячо прошептала она, — как в тот момент, когда ты сбил эту толстую старую свинью с ног.
Он почувствовал легкий шок. Этого он от нее никак не ожидал услышать. Он застыл с прижатыми к бедрам кулаками.
— Если б ты знал, как я надеялась, как я молилась, чтобы кто-нибудь это сделал! — продолжала она. — Если б ты знал, как мне нужно было доказательство, что он действительно не царь и не бог, что он не может быть «абсолютно непобедимым», как он говорил моей матери, моему брату, как говорил мне, пока мы все в это не поверили. Я видела, как ты играл с ним. Трижды ты дал себя ударить. Потом… Это было самым замечательным, самым лучшим событием в моей жизни!
Он все молчал, все смотрел на нее.
— Я ненавижу его! — Страстность в ее голосе заставила его вздрогнуть. — Он делает со мной что хочет, он разрушает мне жизнь, как уже разрушил жизнь моей матери, как пытался разрушить жизнь Сэму. Но у Сэма хватило мужества уехать и пойти в армию. Он смотрит на меня как на рабыню, и к моей матери он относился как к рабыне. Будто я примитивное существо, у которого не может быть ни чувств, ни мыслей, ни стремлений, у которого никогда не должно быть ни мужа, ни любовника. Если бы я не сказала ему, что хочу, чтобы ты ушел, он никогда бы на шаг меня не отпустил, пока ты здесь. Но я его одурачила! Он вправду верит, что я ненавижу тебя за то, что ты дал ему как следует. Ты здесь первый настоящий мужчина после Сэма. Другие приходили и уходили, слишком запуганные, чтобы даже взглянуть на меня.
— Почему ты говоришь мне все это? — спросил Гарри.
— Потому что ты мужчина, а я хочу мужчину.
Она вскочила на ноги, двумя быстрыми движениями сбросила топ и брюки. Он слышал ее хриплое дыхание, когда она наклонилась и начала расстегивать его рубашку. Он оттолкнул ее руки, раздумывая. Потом его желание, почти столь неистовое, как и у нее, пересилило осторожность. Он разделся и взял ее.
Она чуть все не испортила и себе, и ему своим яростным нетерпением, но он крепко держал ее, сжимая так, что она не могла двинуться, говорил ей ласковые слова, приблизив свое лицо к ее лицу, говорил, что надо подождать, что это должно быть медленно. После минутной борьбы она, казалось, поняла, что он знает, как ей будет лучше, и, расслабившись, затихла. Спустя долгие минуты он по ее быстрому дыханию и по тому, как она начала выгибать спину, понял, что она готова к буре.
