Ким, однако, не двинулся, и Альгамбра справилась сама. Затем, покачивая бедрами, она взялась за резинку трусиков и медленно потянула их вниз.
«Что происходит? – спросил Трикси. – Готовишься к акту размножения? Если так, я удалюсь в латентную область сознания и буду размышлять о горестной своей судьбе».
«Ни в коем случае! – мысленно простонал Ким. – Мне помощь нужна, а ты собираешься удаляться! Ну-ка, за работу!»
Резинка трусиков сползла до середины ягодиц.
«Чего ты хочешь?»
«Преврати меня! Крысой сделай или тараканом!»
«Это невозможно. Разница масс слишком велика».
«Тогда в гориллу превращай! И поскорее!»
«Понадобится время. Процесс более сложный, чем…»
Ким попятился. Сбросив трусики, Альгамбра направилась прямо к нему.
– Мой лев, мой повелитель! Мой герой! Сожми меня в объятиях, выпей, укуси… Съешь меня, сломай…
– Сломать и я могу, а заодно покусать, – раздался сердитый Дашин голос. «Я же дверь не закрыл!» – мелькнуло в голове у Кима. Он повернулся и вздохнул, не то со страхом, не то с облегчением: стоя на пороге спальни, насмешливо прищурившись, Дарья разглядывала голую Альгамбру Тэсс.
– Слишком ты тощая, подружка, чтоб парня у меня отбить. Такие в партере плохо работают, – сказала Даша, сделала пару шагов и, ухватив Альгамбру за плечи, легонько встряхнула. – Кто-то у нас тут лишний, и, думаю, это не я. Одевайся!
Ким перевел дух. Меж его лопаток стекал пот, глаза молили: спаси и защити!
– Катись ты… – воинственно начала Альгамбра, но вдруг с ней что-то произошло: рот недоуменно округлился, румянец залил щеки, она ойкнула, ахнула, ринулась к платью, схватила его, выронила, уткнулась лицом в сжатые кулачки и зарыдала. Темные ручейки туши потекли от глаз, запрыгали по плечам платиновые пряди; в следующий миг она повалилась в кровать, стараясь сжаться, спрятаться от посторонних взглядов.
– Ой-ей-ей! – промолвила Дарья. – Первый раз вижу такое чистосердечное раскаяние… – Она посмотрела на Кима. – Ты ведь ей ничего не сделал, дорогой? Не кусал и не пытался выпить?
Кононов уже пришел в себя – достаточно, чтоб отмести такие инсинуации.
– Никакого повода! – вскричал он, ударив себя кулаком в грудь. – Ни повода, ни взгляда, ни намека! Сидел, писал, трудился… Вдруг она врывается и…
Даша одарила его царственной улыбкой. Так улыбается женщина, которая знает все про своего мужчину и не имеет сомнений в том, что лишь она одна, одна-единственная в целом свете, способна его напоить, накормить и осчастливить. «Слова и оправдания излишни», – понял Ким.
Потеребив свой рыжий локон, Дарья кивнула на дверь.
– Вот что, милый, нечего тебе тут делать. Иди, поработай, а я сама с ней разберусь. Вчера нормальная была, а нынче что-то с девушкой не так… Может, бандитов перепугалась и от испуга не отошла? Стресс, я слышала, располагает к сексу.
– Располагает, – подтвердил Ким, проскальзывая в дверь. – А лучшее средство от стресса – прогулки на свежем воздухе.
– Верно. Вот мы и сходим в лес, прогуляемся и потолкуем.
Кононов вернулся к компьютеру, сел у открытого окна и, по собственному совету, стал интенсивно дышать, обогащая кислородом кровь и успокаивая чувства. Отдышавшись, он спросил:
«Ну? В чем дело, Трикси?»
«В инклине. Тот самый случай, когда носитель испытывает возбуждение и беспокойство и сублимирует их в фантазиях».
«Какие фантазии, друг дорогой! Она чуть меня не трахнула!»
«Я понимаю под фантазией болезненную тягу к объекту страсти, желание спариться с ним. Это характерно для земных аборигенов с комплексом неполноценности и неустойчивой психикой».
«Да, психика у нее того, гуляет, – согласился Ким, услышав, как хлопнули двери. – И что теперь?»
«Инклин изъят, и через час-другой наступит стабилизация, – утешил пришелец. – Ты и твоя женщина выбрали хороший способ, чтобы ускорить данный процесс: влияние планетарной фауны и флоры. В общем, пройдется по лесу и возвратится здоровой».
– Если возвратится, – пробормотал Ким, соображая, что может при случае Даша сотворить с Альгамброй. Подвесит к елке или утопит в дренажной канаве… Другие нынче времена, не хайборийские, и снежной деве не тягаться с девушкой из цирка!
«А это уже твои фантазии, – вмешался в его размышления Трикси. – Тебе что было сказано? Иди, работай!.. Вот и трудись. Что там у нас на очереди?»
– Гибель Зийны.
«Пиши! Но не забудь, что девушки любят умирать красиво».
* * *
Зийне было страшно – так страшно, как никогда за всю ее недолгую жизнь. Страшней, чем в пылающей отцовской усадьбе, страшней, чем в хищных лапах рабирийских разбойников, страшнее, чем на ложе Гирдеро, дворянина из Зингары…
Милый ее сидел с окаменевшим лицом, а за черными угольями костра кружилась и журчала смехом нагая девушка, средоточие злой силы, от которой Зийна не могла защититься. И не могла защитить возлюбленного, чьи руки были холодны, как лед…
«Где же Митра?» – проносилось у нее в голове. Почему светлый бог не поможет ей? Чем она его прогневила?
Снежная дева с торжествующим хохотом плясала перед ней – невесомый белый призрак в белой пустыне. Ветер прекратился, огромные снежные вихри-драконы, так пугавшие Зийну, исчезли; только мягкие хлопья продолжали падать на землю, сверкая и искрясь. Луч солнца пробился сквозь тучи, и мир сразу стал из мутно-белесого серебряным и сияющим. Мощь пурги иссякала, но мороз был еще силен – достаточно силен, чтобы сковать вечным сном возлюбленного Зийны. Он и так казался почти мертвым, и лишь изо рта вырывалось едва заметное дыхание.
Ступни снежной девы взметнули серое облачко – она была уже рядом, танцевала посередине угасшего костра. В отличие от снега пепел и остывшие черные угли проседали под ее ногами, и Зийна видела, как в сером прахе появляются маленькие аккуратные следы.
«Митра, что же делать?» – подумала она, дрожа от ужаса и цепляясь за ледяную руку Конана.
Но потом Зийна напомнила себе, что она – пуантенка, дочь рыцаря, а значит, не должна поддаваться постыдному страху. И еще она подумала о том, сколько страхов уже пришлось ей превозмочь. Их было много, не пересчитать – и гибель отца со всеми его оруженосцами, и смерть матери в пылающем доме, и жадные руки рабирийского бандита, шарившие по ее телу, и позор рабского рынка в Кордаве, и первая ночь с Гирдеро, и все остальные ночи на его постылом ложе… Чем еще могла устрашить ее снежная дева? Смертью? Но смерти Зийна не боялась. Она лишь хотела спасти возлюбленного.
Страх ушел, и тогда Митра коснулся ее души.
– Что должна я делать, всеблагой бог? – шепнули губы Зийны.
