– Ким, родной мой, ты это серьезно? Не нужны мне его богатства и виллы… Да я гроша ломаного не возьму…
– Придется потерпеть, пока следствие не закончится, – так же тихо ответил Ким, покосившись на тело Чернова. – Терпи, ласточка, терпи, а после можешь раздарить богатства детям-инвалидам. В чем я обещаю полное свое содействие.
Качок в комбинезоне – тот, ушибленный – выступил вперед:
– Вопрос у нас имеется. Ты… – Ким обнял Дарью за талию, охранник смолк, но тут же собрался с мыслями: – Вы кто такой? Кем будете хозяйке?
– Племянником, – молвил Кононов, нежно целуя Дашину щеку. – Племянник я. Со стороны Тальрозе, а может, Сидоровых… Неясно разве?
Страж кивнул:
– Яснее не бывает. Так что мы должны сказать?
– Чистую правду. Сегодня утром обрушилось караульное помещение. От общей ветхости и по причине трещины в фундаменте. К счастью, никто не пострадал, но рухнувшая стена повредила ворота и раздавила тачку. Хозяин пробудился и, услышав грохот, вылез на балкон – как был, в халате и спросонья. Глянул, ужаснулся – само самой, за вас, а не за тачку с воротами, – начал кричать, махать руками, перегнулся через перила, и вот… – Горестно вздохнув, Ким развел руками и показал на труп Чернова. – Теперь, я думаю, вам надо бы вернуться к караульной, спрятать оружие и бросить пару кирпичей в ворота и на тачку. Чтоб не возникло лишних вопросов. Тридцать минут на все про все, потом хозяйка вызовет милицию. Вперед, орлы!
Орлы развернулись и зашагали к руинам караульной. Даша, прижав к щекам ладони, глядела на Кима с восхищением:
– Милый, ты…
– Я писатель, – сказал он, – инженер человеческих душ и душонок. С большой фантазией. Это тебя не пугает?
– Нет.
– Даже если я признаюсь, что вступил в контакт с инопланетным пришельцем и советуюсь с ним во всех делах? Не боишься, нет?
Она замотала головой, рыжие кудри запрыгали по плечам.
– Ты все еще хочешь выйти за меня? Стать матерью моих детей, дожить со мной до старости и умереть в один день?
На этот раз ответ был положительный. Насладившись им в полной мере, Ким сказал:
– Слона я уведу. Парк у вас большой, где-нибудь спрячемся. А ты, солнышко, через тридцать… нет, уже через двадцать минут звони в милицию. Еще в цирк, Варваре. Извинись, что я Облома похитил, и скажи, чтобы приехали за ним. С бумагой от их циркового директора. Иначе слона не отвести, днем ГАИ остановит.
Дарья кивнула, бросила взгляд на покойника. Щеки ее побледнели.
– Его не трогай и не смотри на него, – распорядился Ким, подталкивая ее к лестнице. – Иди! Приедут, осмотрят и скажут, что делать.
* * *
В дальнем углу усадьбы, за непролазными зарослями акации, возвышалась большая груда компоста из перегнивших листьев, веток и сорной травы. За нею Кононов и устроился, велев Облому опуститься наземь и погрузиться в сон под действием инклина. Следующие два часа он возлежал под сенью деревьев, сражаясь с комарами и исцеляя душевные раны Трикси. Он толковал ему, что жизнь еще не кончена, что всякое увечье – лишь стимул к преодолению злокозненной судьбы, что были среди людей глухие музыканты, безрукие художники и паралитики, чья мысль охватывала всю Вселенную. Даже не были, а есть! Великие личности, творцы, хоть дышат не метаном и в прочих отношениях ущербны – кто без почек, кто без глаз, а кто и вовсе в инвалидном кресле и еле пальцем шевелит. Ну, погиб инклин, накрылся… В сравнении с бедами гениев-инвалидов эта пропажа – не пропажа! Тем более что остальные инклины на месте, целых девяносто шесть, и те одиннадцать, что были розданы, вернулся обогащенными опытом самых достойных землян. Таких, как Даша, Славик, Дрю-Доренко и старичок из магазина «Киммерия».
Как всякий писатель, Кононов обладал талантом убалтывать и убеждать, а посему его доводы и резоны были восприняты и возымели психотерапевтический эффект. Трикси постепенно успокаивался и по прошествии двух часов уже не рыдал, не стонал, а лишь тихонько попискивал, почти смирившись со своей потерей. Под этот писк веки Кима отяжелели; прикрыв глаза, он задремал, но сны его были тревожными – видно, сказывались напряжение последних дней и исходившие от Трикси горестные импульсы.
Проснулся он через час. Солнце перевалило за полдень, рядом вздымался и опадал серый бок Облома, и на фоне этих декораций мерцали зеленые Дашины глаза – она сидела над Кимом и отгоняла веткой комаров. Заметив, что Ким глядит на нее, улыбнулась устало и печально.
– Уехали… Сняли показания, забрали тело и увезли. В морг, к патологоанатому… Будут вскрывать.
– Так положено, солнышко, если смерть произошла по несчастному случаю. – Приподнявшись, Ким погладил ее по щеке. – Но ты не беспокойся. Никто ведь его с балкона не толкал, не сбрасывал… Ни ты, ни я.
– Не знаю, милый, не уверена. Ты, конечно, ни при чем, а я… – Тень набежала на Дашино лицо. – В общем, я расскажу, а ты послушай… послушай и рассуди, что и почему случилось. Ты ведь такой умница!
– Не надо рассказывать, Дашенька, и слушать я не хочу. Лучше и не вспоминать! Знаешь, долгие проводы – лишние слезы.
Даша покачала головой:
– Плакать я по нему не буду, но рассказать должна. Должна, понимаешь! Только тебе и только один-единственный раз… Может быть, это важно, Ким. Важно для нас обоих. – Ее глаза потемнели, щеки окрасил слабый румянец. – Он… понимаешь, он приходил ко мне, уговаривал… раз пять за день приходил, все спрашивал, чего мне не хватает… Раньше, мол, всего хватало, со всем была согласна – замуж пошла, в постель без звука улеглась, а что теперь?.. И смотрит, смотрит, как гипнотизирует… А я не знаю, что сказать. Прежде взгляду его покорялась словно зачарованная, а нынче ни взгляд не действует, ни слова… Вижу, чужой человек, ненавистный! А утром…
Даша всхлипнула, и Кононов обнял ее. Потом спросил:
– Ты все это время наверху сидела?
– Там. Мои комнаты в мансарде под крышей – он их пентхаусом называл. Дверь заперта, с балкона не спрыгнешь – высоко, да и охрана… Это сейчас они такие сговорчивые, а при Чернове… – Она нахмурилась и махнула рукой. – Утром он заявился ко мне, полез, хватать начал, и вдруг слышу – вроде бы слон трубит. Чудно, невероятно, да? Вот и мне так показалось… Потом грохот и снова трубный рев… Я – к балкону, а он не пускает. Не пускает, представляешь? Словно я рабыня, пленница! И тут такое во мне поднялось… Не знаю, Ким, и объяснить не могу – только посмотрела на него, а он согнулся, руками закрывается и пятится… так и допятился до перил…
«Временная связь с его инклином, – прокомментировал Трикси. – Локальный прорыв барьера резистентности. Очень любопытно! Будь мои обстоятельства не так печальны, я бы вплотную занялся этим вопросом».
«Вот и займись, – мысленно ответил Ким. – Научные штудии – лучшее средство от хандры».
Дарья заглянула ему в глаза.
