Когда они вошли в главный зал, там кипела работа: служанки убирали со стола остатки завтрака, подметали пол, отодвигали шторы с окон, чтобы пустить внутрь утренний свет и тепло.
Заметив Эвелин, они разом застыли на месте. Рори шагала впереди, Эвелин шла следом. Рори что-то сказала. Женщинам это явно не понравилось. Одна из них обожгла Эвелин презрительным взглядом и заявила:
— Если она хочет есть, то должна являться, когда завтракают остальные.
Эвелин ответила твердым взглядом, не желая уступать этой неприятной особе.
Рори жестом отослала служанку прочь и повернулась к Эвелин:
— Садись и поешь.
Эвелин оглядела столы, заметила возвышение с большим столом — совсем как дома, — прищурилась и решительно шагнула вперед. Она жена тана, здешнего вождя, и будет сидеть за главным столом.
Выбирая место, она села так, чтобы видеть весь зал и улавливать все, что будут говорить. Рори уселась напротив и усмехнулась во весь рот.
— Мне нравится твое настроение. Шаг дерзкий, но мысль хорошая. Надо им сразу показать, что они не смеют тебя обижать. Женщины нашего клана бывают довольно упрямы, но у них верные сердца. Порой они могут высказываться очень резко. У нас часто говорят, что Грэм — лэрд, но замком управляют женщины.
Эвелин удивленно приподняла брови. Наверняка Рори шутит!
— Разумеется, Грэм никогда не допустит ничего подобного, — все еще ухмыляясь, добавила Рори. — Но тем не менее они страшная сила. Кому-то я нравлюсь, кому-то — нет.
Эвелин долго вглядывалась в лицо Рори. Пожалуй, эту девушку тоже недооценивают. У Рори хрупкая, почти мальчишеская внешность и дерзкий характер. Эвелин чувствовала, что сестра Грэма умна и сообразительна.
Тут Эвелин перевела взгляд за плечо Рори и заметила двух переговаривающихся женщин. Одна из них — с веником в руках — делала вид, что подметает, другая убирала со стола.
Эвелин было трудно следить за разговором, но она поняла достаточно — говорили о ней, перебрасывались обычными словами: «полоумная», «чокнутая», «тронутая», — но она вздрогнула, когда добавились слова «глупая», «нахальная», «отродье Армстронгов».
В гневе она стиснула зубы и сначала хотела броситься на обидчиц, но это было глупо, если учесть, что последние три года она позволяла людям думать о ней все, что угодно, и ничего не сделала, чтобы изменить их мнение. Сама поощряла эти заблуждения.
Но сейчас, среди новых людей, обида ощущалась больнее. Они осуждали ее лишь потому, что она из Армстронгов. Ее клан в десять раз лучше, и женщины совсем не такие ленивые, как здесь.
Служанка, которая ранее ворчала, что Эвелин опоздала на завтрак, двинулась к столу, грубо поставила перед ней тарелку с сыром и хлебом, обожгла ее злобным взглядом, повернулась и пошла прочь. Никакого питья она не принесла, но Эвелин не рискнула затевать ссору по этому поводу и решила обойтись сухомяткой.
Она отщипнула кусочек хлеба. Кто-то потрудился его разогреть, а может быть, он хранился рядом с печью. В любом случае хлеб был мягкий и очень вкусный.
— Хочешь, пойдем осмотрим замок, когда ты поешь? — спросила Рори.
Задумавшись, Эвелин поджала губы. Ее испугал напор новой родственницы. Весь запас храбрости ушел на то, чтобы спуститься в главный зал.
— Боишься, да? — с уже знакомым блеском в глазах спросила Рори.
Эвелин состроила строгую гримасу и сжала губы — пусть неугомонная девица знает, что она думает о ее подначивании. Но все же маневр Рори достиг цели — теперь леди Эвелин не могла отказаться от предложения. Она не позволит, чтобы кучка Монтгомери загнала ее в нору и заставила прятаться.
Она дочь тана, а теперь и жена тана. Это что-нибудь да значит, разве не так? Конечно, она не могучий воин, но, наблюдая за матерью, Эвелин усвоила одно — могучего воина может победить решительная женщина.
Рори одарила ее довольной улыбкой и стала ждать, пока Эвелин насытится. Закончив, та с вызовом посмотрела на золовку, встала из-за стола и, забирая инициативу в свои руки, прошла мимо Рори и обогнула стол. Теперь она шла впереди, а не тащилась за своей младшей родственницей.
Задрав подбородок, Эвелин решительно вышагивала по самой середине зала и, проходя мимо служанок, смело встречала их взгляды. В конце зала ей преградила путь черноволосая женщина. Эвелин пришлось остановиться, чтобы не налететь на нее.
Женщина была довольно хорошенькая. И моложе всех, кто работал в зале. Ее зеленые глаза были бы красивы, если бы их не переполняла лютая злоба. Незнакомка смотрела на Эвелин с откровенной враждебностью. Ее ноздри трепетали от возбуждения.
— Армстронгова сука!
Женщина так ясно выговорила эти слова, что Эвелин не могла ошибиться. Подобное нахальство так поразило ее, что она окаменела. Но Рори не дала ей собраться с мыслями и выскочила вперед. Эвелин смогла прочитать по губам Рори то, что она сказала.
— Единственная сука здесь — это ты, Кирстен! — выкрикнула Рори с пылающим от гнева лицом. — Убирайся, или я скажу Грэму, что ты оскорбляешь его жену!
Лицо Кирстен исказилось от злобы, но она повернулась и пошла прочь.
Рори и Эвелин остались стоять посреди зала.
Сестра Грэма улыбнулась:
— Отлично. Теперь нам никто не помешает. Продолжим прогулку?
Глава 15
Грэм знал, что Рори показывает Эвелин замок, потому что не менее дюжины человек поспешили сообщить ему об этом. Казалось, он, по их мнению, должен закрыть Эвелин в комнате и держать там взаперти все время.
Монтгомери понимал ненависть своих людей к Армстронгам, он и сам ее испытывал, но он не разделял желания распространить эту ненависть на ни в чем не повинную женщину. Нельзя сказать, чтобы это его удивляло, он просто не понимал их озлобления.
Когда еще один старик, попавшийся ему на пути, сообщил, что его жена разгуливает по земле Монтгомери так, словно имеет на это право, терпение Грэма иссякло.
— Она имеет на это право! — взревел он с такой силой, что старик перепугался. Грэм повернулся, чтобы любой из находившихся поблизости мог ощутить его недовольство. — Хватит! Этот брак заключен по приказу короля, и тут уж ничего не поделаешь. Прекратите вести себя как злые дети и мучить невинную женщину за то, о чем она не имеет никакого понятия. Вам всем должно быть стыдно.
Лицо Боуэна, который неподалеку учил молодых ребят обращаться с луком и стрелами, сделалось мрачным. Он сунул пучок стрел одному из юношей и направился к Грэму.
— Не говори так! — приблизившись, проревел он. — Им это вредно. Думаешь, они согласятся и забудут все, что было, как забыл ты? Ты требуешь слишком многого.
Грэм смерил брата взглядом, побагровев от ярости.
— Ты смеешь говорить мне, что я забыл прошлое? Смеешь указывать, чего мне требовать, а чего — нет?
