Книга Искусство стареть, страница 16. Автор книги Игорь Губерман

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Искусство стареть»

Cтраница 16

и что кончилось как это, так и то.


Уже куда пойти – большой вопрос,

порядок наводить могу часами,

с годами я привычками оброс,

как бабушка – курчавыми усами.


Мои слабеющие руки

с тоской в суставах ревматических

теперь расстёгивают брюки

без даже мыслей романтических.


Даже в час, когда меркнут глаза

перед тем, как укроемся глиной,

лебединая песня козла

остаётся такой же козлиной.


На склоне лет не вольные мы птицы,

к семейным мы прикованы кроватям;

здоровья нет, оно нам только снится,

теперь его во снах мы пылко тратим.


Во сне все беды нипочём

и далеко до расставания,

из каждой клетки бьёт ключом

былой азарт существования.


Идея грустная и кроткая

владеет всем моим умишком:

не в том беда, что жизнь короткая,

а что проходит быстро слишком.


Ровесники, пряча усталость,

по жизни привычно бредут;

уже в зазеркалье собралось

приятелей больше, чем тут.


Вы рядом – тела разрушение

и вялой мысли дребезжание,

поскольку формы ухудшение

не улучшает содержание.


Вокруг лысеющих седин

пространство жизни стало уже,

а если лучше мы едим,

то перевариваем – хуже.


Вдруг чувствует в возрасте зрелом

душа, повидавшая виды,

что мир уже в общем и целом

пора понимать без обиды.


Где это слыхано, где это видано:

денег и мудрости не накопив,

я из мальчишки стал дед неожиданно,

зрелую взрослость оплошно пропив.


Зачем вам, мадам, так сурово

страдать на диете учёной?

Не будет худая корова

смотреться газелью точёной.


Спокойно и достойно старюсь я,

печальников толпу не умножая;

есть прелесть в увядании своя;

но в молодости есть ещё чужая.


Иные мы совсем на склоне дней:

медлительней, печальней, терпеливей,

однако же нисколько не умней,

а только осторожней и блудливей.


Но кто осудит старика,

если, спеша на сцену в зал,

я вместо шейного платка

чулок соседки повязал?


Прошёл я жизни школьный курс,

и вот, когда теперь

едва постиг ученья вкус,

пора идти за дверь.


С утра в постели сладко нежась,

я вдруг подумываю вяло,

что раньше утренняя свежесть

меня иначе волновала.


С авоськой, грехами нагруженной,

таясь, будто птица в кустах,

душа, чтоб не быть обнаруженной,

болит в очень разных местах.


Чтобы от возраста не кисли мы

и безмятежно плыли в вечность,

нас осеняет легкомыслие

и возвращается беспечность.


Мир создан так однообразно,

что жизни каждого и всякого

хотя и складывались разно,

а вычитались – одинаково.


Мы пережили тьму потерь

в метаньях наших угорелых,

но есть что вспомнить нам теперь

под утро в доме престарелых.


Не любят грустных и седых

одни лишь дуры и бездарности,

а мы ведь лучше молодых —

у нас есть чувство благодарности.


Ушли остатки юной резвости,

но мне могилу рано рыть:

вослед проворству зрелой трезвости

приходит старческая прыть.


Я мысленно сказал себе: постой,

ты стар уже, не рвись и не клубись —

ты слышишь запах осени густой?

И сам себе ответил: отъебись.


Ещё наш закатный азарт не погас,

ещё мы не сдались годам,

и глупо, что женщины смотрят на нас

разумней, чем хочется нам.


Куда течёт из года в год

часов и дней сумятица?

Наверх по склону – жизнь идёт,

а вниз по склону – катится.


Дряхлеет мой дружеский круг,

любовных не слышится арий,

а пышный розарий подруг —

уже не цветник, а гербарий.


Кто придумал, что мир так жесток

и безжалостно жизни движение?

То порхали с цветка на цветок,

то вот-вот и венков возложение.


Мы зря и глупо тратим силы,

кляня земную маету:

по эту сторону могилы

навряд ли хуже, чем по ту.


Мы начинаем уходить —

не торопясь, по одному —

туда, где мы не будем пить,

что дико сердцу и уму.


Ничто уже не стоит наших слёз,

уже нас держит ангел на аркане,

а близости сердец апофеоз —

две челюсти всю ночь в одном стакане.


Нас маразм не обращает в идиотов,

а в склерозе много радости для духа:

каждый вечер – куча новых анекдотов,

каждой ночью – незнакомая старуха.


Когда нас повезут на катафалке,

незримые слезинки оботрут

ромашки, хризантемы и фиалки,

и снова свой продолжат нежный труд.


Когда всё сбылось, утекло

и мир понятен до предела,

душе легко, светло, тепло,

а тут как раз и вынос тела.


Те, кто на поминках шумно пьёт,

праведней печальников на тризне:

вольная душа, уйдя в полёт,

радуется звукам нашей жизни.


В конце земного срока своего,

готов уже в последнюю дорогу,

я счастлив, что не должен ничего,

нигде и никому. И даже Богу.


Взлетая к небесам неторопливо

и высушив последнюю слезу,

душа ещё три дня следит ревниво,

насколько мы печалимся внизу.


В местах не лучших скоро будем

мы остужать земную страсть;

не дай, Господь, хорошим людям

совсем навек туда попасть.


Несхожие меня терзали страсти,

кидая и в паденья и в зенит,

разодрана душа моя на части,

но смерть её опять соединит.


К любым мы готовы потерям,

терять же себя так нелепо,

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация