Синдром сусто (он же болезнь су сто, он же эспанто). Этот синдром можно встретить у жителей другого континента, среди индейцев племени кечуа в Латинской Америке. Почему только там? А потому что у нас по улицам так свободно всякие демоны, ведьмы, отнимающие душу, и злые кечуанские духи не шастают. Гопники — это пожалуйста. Отнимающие деньги и стреляющие сигареты — водятся. Совершающие с мозгом всякие противоестественные вещи — сколько угодно. А вот чтобы душу отнимать — такого непотребства у нас нет. А вот индейцы страдают. Идет, бывало, по дороге, встретит демона или ведьму какую — и готов. Упал на землю, а душа, дура такая, нет чтобы в пятки уйти — она в землю норовит шмыгнуть. А из земли так просто обратно не отпускают, это вам не тур за шубами с распитием «Метаксы» прямо в цеху пошива. А без души настоящему индейцу туго: он страдает, он не ест, он плохо спит, худеет и слабеет. И все ждет скорой смерти. Приходится идти к шаману, чтобы тот набил трубку, забил стрелку и договорился с землей-матушкой, почем обратно можно душу получить.
Не легче дела обстоят и у индейцев из племени оджибуэй, что проживает в Канаде. Их беда — синдром витико (виндиго, вихтиго). Правда, отдельные несознательные исследователи полагают, что никакая это не болезнь, а просто дурной нрав и попытка оправдать свои гастрономические предпочтения, но это они со зла. Синдром проявляется, когда племени нечего есть: закончился дикий рис или забыл опрокинуться грузовик с продуктами. Реже — когда еда есть, но хочется чего-нибудь вкусненького, но нет или нельзя. А есть хочется. Прямо до смерти. Чьей-нибудь. Аж самому страшно становится. А потом страх проходит, и его место занимает гигантский ледяной скелетообразный демон — Витико. Он хочет есть еще сильнее, и любой член семьи индейца для него — друг, товарищ и деликатес. К резкому изменению диеты родича семья относится без понимания и сочувствия: каннибала-любителя либо волокут к шаману (что реже), либо решают, что убить будет дешевле и надежнее. А то ишь — демон обуял, человечинки захотелось!
Синдром пиблокто (он же пиблоетог). Встречается у гренландских рыбаков. Начинается, как правило, либо с появления слабости, быстрой утомляемости, либо на фоне подавленного, депрессивного состояния: холодно, мокро, рыба приелась, и вообще — какая сволочь назвала эту землю зеленой? Потом на голову падает астральная сосуля, и пациент взрывается: срывает с себя одежду, кричит чайкой, фыркает китом, плачет нерпой, ревет оленем (северным, а не пятнистым — не путать!), ныряет в глубокий сугроб и, если не натыкается на забытый хозинвентарь или свежепогребенный снегоход, плавает и плещется в снегу. Под влиянием момента вполне способен разнести дом по бревнышку, или по камешку, или из чего их там еще делают. Может бездумно повторять слова или жесты. Потом заряд дурной энергии иссякает, и человек забывается беспробудным патологическим сном, после чего просыпается здоровый, но малость слабый и помятый, с недоумением глядя на окружающих — мол, с чего это вы все такие заботливые и опасливые? Да, со мной все нормально. А что, были причины в этом сомневаться? Очень похоже протекает арктическая истерия, встречающаяся у канадских эскимосов. На фоне сильного стресса (например, олени ушли или геологи пришли) пациент бросается в полынью или улепетывает в тундру, а если его пытаются отловить и не пущать — становится буен, агрессивен, порой выдает судорожный припадок.
Синдром укамаиринек. Этот синдром также встречается преимущественно среди народов Крайнего Севера, где ночи не просто длинные — они полярные, а рассказы шаманов впечатлили бы самого Стивена Кинга. Опять же ветер, что словно выдувает из тебя душу. Опять же почти космический холод, что норовит забрать ее же вместе с теплом. И этот тяжелый сон в духоте и среди мечущихся огненных бликов, причем ложиться было пора не потому, что стемнело — стемнело с месяц тому как, — просто пора часов на семь отключиться. Словом, обстановка очень располагает к тому, что, проснувшись однажды (чуть не сказал — поутру) от какого-то запаха или шума, вдруг осознаешь, что ЭТО произошло. Души-то нет. А вместо нее — или сосущая пустота, или уже поселился кто-то другой, чужой, непрошеный и враждебный. И чего-то там себе шебуршится, в рамках открытия сезона гнездования и освоения нового тела. Страшно? Еще бы! До полного паралича, до четкого ощущения либо чужого присутствия, либо до слышимого легкого шороха собственной улепетывающей души.
И еще пара импортных синдромов, прежде чем речь зайдет об отечественных.
Иерусалимский синдром. Он получил распространение преимущественно у туристов, приехавших поклониться священной земле и поглядеть на святые места. Если у тех, кто живет бок о бок со святынями, уже выработался иммунитет — ну место, ну святое, ну в двух шагах, да, спасибо, я счастлив по умолчанию — то вновь прибывшим поедание глазами всего столь мистического и в таких больших количествах не всегда идет на пользу. То, понимаете, Иисус в человеке вдруг проснется, то Моисей, то Авраам. В итоге в полном недоумении как проснувшиеся — мол, меня же здесь отродясь не ночевало! — так и те, кто вдруг себя ими ощутил. Последние — в особенности. Сразу начинают откровенствовать и пророчествовать, а то и вовсе марш-бросок по пустыням учинять, лет этак на сорок, индуцировав за компанию какой-нибудь народ. Обнадеживает то, что синдром этот длится не более недели и зачастую проходит самостоятельно.
Синдром Стендаля. Его можно описать в трех словах. Veni, vidi, phallotnorphi. Стендаль в свое время тоже… э-э-э… пережил культурно-шоковую реакцию, увидев «Мадонну» Рафаэля и «Давида» Микеланджело. Вот и сейчас отдельные впечатлительные туристы с тонкой душевной организацией испытывают нечто подобное, увидев то или иное произведение искусства. И неважно, как именно проявляется шок — экстазом, паникой или же благоговением перед картиной, скульптурой или сооружением, когда все прочие краски и впечатления просто меркнут и становятся незначительными и суетными, — его невозможно не заметить со стороны. Местные жители и сотрудники музеев, как правило, ничего подобного не испытывают — в самом деле, было бы странно каждый день ходить на работу за столь острыми ощущениями. Опять же, десенсибилизация, культурный митридатизм…
[55]
Теперь поговорим о культуральных синдромах, распространенных у нас, в России. Нет, речь пойдет не о белой горячке. И не потому, что мы ею не столько страдаем, сколько наслаждаемся. Как показывает практика, алкогольный делирий — явление вне границ и народов; чертей гоняют у нас, в Западной Европе, в Израиле, Индии, Африке и Австралии, да и Америке это явление совсем не чуждо — ну разве что где-нибудь после текилового запоя вместо черта или экипажа НЛО явится местный чупакабра, это уже детали. У нас и без того хватает местной экзотики.
