Закон сохранения массы, энергии, денег на сберкнижках и в финансовых пирамидах, а также золота партии гласит: «Если где-то нет чего-то, значит, где-то что-то есть». Пока я пребывал в неге и покое, жена и коллеги развлекались по полной.
К нашему коллеге на прием пришла дама с сыном-имбецилом, который тут же влез на стол и долго отказывался вертаться взад. Как выяснилось, семья недавно переехала из Молдовы. Доктор, сохраняя каменное выражение лица, долго наслаждался выпиской коллег из бывшей союзной республики, пестревшей перлами вроде «с детства страдает дебилизмом» и «инвалид первой группы по жизни». Чисто. Конкретно. Добила мама, в качестве куп де грас изложив цель визита. Они пришли к врачу-психиатру за эвтаназией. Ни больше ни меньше. «А то вдруг я помру, а ему в интернате будет плохо и грустно». Коллега долго пытался донести до сознания очень целеустремленной дамы, что от эвтаназии ее сыну всяко веселее не станет, да и не делают у нас эвтаназию, тут они вообще промахнулись со страной. Коллегу еще долго не оставляло ощущение, что следующей целью похода этой чудной женщины будет уже Горздрав. С жалобой на нечуткого доктора, который не проникся и не обеспечил.
К супруге в тот день на прием, похоже, записалось полгорода. Принять она успела человек сорок с гаком, не считая тридцати с хвостиком на водительской комиссии. В роли гака сегодня была мелкая, но очень шустрая бабулька (несколько лет на учете, сосудистая деменция, инвалид первой группы). Воссоздавая модель броуновского движения в пределах кабинета и озаряя пространство светом горящих глаз, она вещала безостановочным монологом:
— Доктор, мне нужна справка о том, что я не бешеная, а то соседи все говорят, что я бешеная, а какая же я бешеная, это мне здесь написали, что я бешеная, а я и не была никогда бешеная, просто сто таблеток феназепама выпила, а так я не бешеная, просто на мужа обиженная, а что он меня табуреткой по голове ударил — вот я обиделась и сто таблеток выпила, а ударил он меня по пьяни, а запил он оттого, что работы нет, а работы нет потому, что он пьет, а пьет он после того, как мы из Тамбова сюда переехали, а в Тамбове я работала учителем и была уважаемым человеком, не надо было сюда уезжать, и муж бы не пил, и я таблеток бы не наглоталась, и меня бы в психушку не положили, а надо было меня просто промыть, и никто бы не говорил, что я бешеная, дайте справку, что я не бешеная, доктор…
На заднем плане все это время печально стоял сын пациентки, этакий Пиппин-алкоголик, слегка опухший, в трениках с вытянутыми коленками, меланхолично пытаясь урезонить мать:
— Ну ладно тебе, ну давай пойдем домой, ты же видишь, что тебе тут никакой справки не выпишут. Мне же в наркологии уже отказываются справки выписывать, что я не алкоголик, после того как я третий раз у них отлежал, и тебе тоже не выпишут.
Порой наша дочь очень удивляется — а чего это родители такие молчаливые с работы приходят и полчаса просто смотрят в мониторы или кого-нибудь мочат в «Фоллауте» или «Сталкере». Взрослые вроде люди…
Отделение неврозов
Это курорт. Это санаторий. Это Эдем незрелых душ. Это тихие коридоры, плавный и размеренный ход местного времени, это свободный выход, это прогулки вокруг больницы с посиделками на лавочках по интересам и возрастам, это периодически уединяющиеся в укромных уголках ландшафта парочки — тут нет деления по половому признаку в слабом уповании на победу разума над добром… Словом, сам бы лег, да не по чину.
Порой такая тотальная внутриотделенческая благодать играет с пациентами злую шутку, которую врачи называют госпитализмом, или госпитальным синдромом. Механизм прост: сам факт пребывания больного в отделении откладывается в его памяти как безбедное и беззаботное времяпрепровождение, когда от него ничего не требуют, вокруг него все прыгают, кормят, лечат, спать укладывают. И все это без необходимости что-то делать самому! Вот тут-то подсознание, похожее в данной ситуации на избалованного ребенка лет пяти, решает: «А давай-ка я подброшу хозяину еще пару-тройку интересных симптомчиков! По рублю — и в садик не пойдем…» И подбрасывает. Вскоре после выписки состояние вновь ухудшается, и пациент настойчиво обивает пороги амбулаторной службы, демонстрируя, как же ему хуже всех. Не сердитесь на него, он не нарочно. Это даже не вполне он. Это тот пятилетний ребенок внутри него, который еще не факт, что когда-нибудь повзрослеет.
Таких завсегдатаев сравнительно немного, что не может не радовать, но уж если кто из них пришел сдаваться — все, готовьтесь к осаде. Вас будут забрасывать жалобами плотнее и гуще залпов осадной артиллерии, пытаться навести мостки к вашей жалости и выкопать минные ходы к вашей человечности; в конце концов, реветь иерихонской трубой, взывая к вашей совести. Если первый натиск не принесет вожделенного направления в заветное отделение, будет предпринят обходной стратегический набег на кабинет заведующего амбулаторной службы, а то и главврача. И ведь не жалко, в общем-то, направить, но когда такое повторяется спустя пару недель после свежего двухмесячного пребывания в этом же отделении… Что интересно, все происходит но сценарию, можно к гадалке не ходить.
Николай (пенсионер с ипохондрическим развитием личности) придет шаркающей походкой с двумя огромными пакетами вещей и пятидневной щетиной на скорбном лике. Кодовая начальная фраза: «Доктор, миленький, подыхаю». Что любопытно — терпеливая жена будет навещать и приносить разные вкусности.
Вячеслав (молодой красивый статный парень) будет пытаться получить направление в обход своего участкового врача, по совместительству заведующего амбулаторной службой. Добившись желаемого, станет долго и придирчиво выбирать себе подругу из пациенток отделения, ходить с томно-загадочным видом, ловить юных дев на их чувстве жалости, дескать, он парень хороший, ему бы присмотр да женскую ласку… Опять же, на работу ходить не надо, больничный оплачивается. И бесполезно убеждать человека, что доблесть настоящего самурая в усердном служении оябуну,
[40]
а не в праздном рефлексировании на тему собственных болячек. Девчонки любят, и ладно.
Боевые подруги, этакая невротическая четверка бойких недавно вышедших на пенсию дам, приходят укладываться в отделение в один день, реже — порознь в течение недели. Еще бы: в одном доме живут, в одном дворе гуляют. Дамы пытаются сразу зайти к главврачу, порой это срабатывает. Полежав немного, начинают жаловаться друг на друга заведующему отделением неврозов — а вы знаете, Константин Георгиевич, что такая-то сегодня в соседнем торговом центре покупала то-то и то-то (какого рожна они там сами делали, история стыдливо умалчивает).
И все равно стараемся не отказывать, потому как невроз хоть и не жуткая неизлечимая болячка, хоть и не помирают от него (да что уж там, даже с ума-то не сходят!), а все же страданий доставляет немало, и все советы «взять себя в руки», «собрать волю в кулак» хороши лишь в устах того, кто сам никогда подобного не испытывал. И совершенно бесполезны.
