— Да что ты… Просто говорят, мол, между первой и второй перерывчик небольшой…
— Нет, я пропущу пока. А ты пей. Я к тебе мысленно присоединяюсь.
— Нет, я один не могу, — ответил Елизаров.
— Ну, подожди, давай поговорим… Тут вообще-то народ своеобразный. Тебе это полезно знать. Хочешь, расскажу? — консьерж широко зевнул и пересел со стула на диван.
— Конечно.
Елизаров заметил, что глаза его собеседника начинают понемногу соловеть и тот с трудом удерживается в сидячем положении.
— Слушай, я вроде ничего не делал два дня. Только тут сидел, а спать хочу, как будто вагоны грузил, — к концу фразы голос Игоря совсем затих.
Он потряс головой, чтобы согнать с себя сон.
— Не могу больше. Что-то плохо мне, — едва слышно сказал он и стал медленно опускаться на диван.
Конца фразы Елизаров так и не услышал. Консьерж вытянулся на диване и уснул. Препарат оказался качественным.
Елизаров сидел в темноте за окошком комнатки консьержа и ждал. У него уже был заготовлен традиционный носок с монетами, который он вынул из кармана плаща. Одежды он не снимал. Владислав открыл дверь туалета и рядом со входом положил на тумбочку свою сумку. Кожаные перчатки все-таки оказались на размер меньше, чем рука Елизарова. Манжету пришлось слегка распороть ножом, чтобы пролезла рука…
Прошло два часа. За это время в подъезд прошла только семейная пара. Ни мужчина, ни женщина даже не взглянули на окошко консьержа. Еще через полтора часа сумерки начали рассеиваться. Никто из жильцов дома больше не проходил ни в дом, ни из дома.
Елизаров сидел на стуле, время от времени поглядывая на лицо консьержа, и ждал. Мужчина слегка похрапывал, неподвижно распластавшись на диване.
Владислав видел, что за окошком начинало светать. Он посмотрел на часы. Начало пятого. Спать совсем не хотелось. Он встал. Подошел к тумбочке и взял сумку. Затем заглянул в туалет и кинул ее на пол. Оставалось только нанести один верный удар…
«А что делать, если он за эти два часа не придет? — пронеслось у Елизарова в голове. — Будет уже шесть. Начало седьмого. Нет, не может быть! Все так гладко получилось… Как будто специально, — думал Владислав. — А все-таки, если не придет?.. В семь надо уходить. Или в семь пятнадцать… Нет! Надо дождаться. Все должно получиться».
Время тянулось мучительно долго. Но вот раздалось характерное пиликанье электронного замка двери подъезда. Елизаров привстал со стула и бросил взгляд в смотровое окно. В подъезд вошел Павел Бобров. Часы показывали четыре тридцать утра.
Каблуки ботинок Павла отчетливо отстукивали каждый шаг по мраморной плитке пола.
Владислав приоткрыл дверь комнатки.
— Черт, ему плохо! — нарочито громко воскликнул он.
Шаги в коридоре замерли.
— Сюда-сюда, человеку плохо, — повторил Владислав.
За дверью послышалось, как Павел развернулся на месте, затем опять застучали каблуки, и Бобров заглянул в комнату.
— Не видно же ничего… Кто тут бормочет? Вы там упились, что ли? Завтра начальнику вашему скажу, чем вы тут занимаетесь, вместо того чтобы работать. Уволит всех к чертовой бабушке! — сказал Бобров и перешагнул порог комнаты.
— Вон, за той дверью, — сказал Елизаров, показывая на туалет.
Павел шагнул к кабинке туалета. В это время Владислав встал и приблизился к жертве.
— Да где? Черт!.. Это голова его, что ли, на полу?
Павел наклонился к сумке, которую Елизаров намеренно бросил на кафельный пол туалета, и в этот момент убийца нанес ему мощный удар в затылок. Бобров рухнул замертво. Падая, он задел головой угол раковины. В темноте Елизаров увидел, как по кафелю расползлось темное пятно крови. Лужица увеличивалась, растекаясь по полу. Елизаров поспешно наклонился и схватил свою сумку. Затем взял со стола нож и подошел к лежащему. Вспоров на груди убитого свитер, он полоснул заточенным лезвием по груди, оставив на белеющей в темноте коже темный след в форме латинской буквы Z.
Когда Елизаров вышел из подъезда, уже рассвело. Он энергично зашагал к выходу со двора. Охранников нигде не было видно. Владислав пошел вдоль жилых построек комплекса. Бутылку и кружку, которые он прихватил со стола консьержа, разбил об угол мусорного бака. Сняв перчатки, засунул их в карман и пошел к трассе, ведущей в столицу.
* * *
Двое студентов показали Перегудову, как пройти на кафедру иностранных языков. Вместе они поднялись на четвертый этаж. Следователь поблагодарил ребят и пошел к раскрытой в конце коридора двери с глянцевой табличкой: «Заведующий кафедрой иностранных языков, проф. Федюнина Элеонора Михайловна».
На стенах коридора перед входом в кабинет висели портреты преподавателей кафедры. Перегудов замедлил шаг и стал всматриваться в их лица. Фотографии Елизарова среди портретов Перегудов не отыскал. Перед самой дверью он приостановился и еще раз внимательно присмотрелся к одному из снимков. Лицо запечатленного на фото мужчины средних лет в очках с толстыми линзами в несколько старомодной роговой оправе показалось следователю знакомым.
Перегудов подошел ближе и увидел надпись, сделанную мелкими буквами внизу фотографии: «Профессор В.В.Елизаров».
Человек, изображенный на снимке, казалось, не имел ничего общего с тем Вячеславом Всеволодовичем, которого Перегудов видел сегодня утром. «Глаза! Вот что меня остановило около этого портрета. Точно такие глаза у Валентины, дочери Елизарова…»
— Вы кого-то ищете? — услышал Перегудов голос у себя за спиной и обернулся.
Около раскрытой двери кабинета заведующей кафедрой стояла полная женщина в яркой шелковой кофточке.
Перегудов представился. Женщина пригласила сыщика в кабинет.
— Скажите, пожалуйста, меня интересует личность Владислава Елизарова, — с ходу перешел к цели своего визита следователь.
— А я почему-то сразу так и подумала, когда вас увидела. Как это все ужасно получилось у него…
Перегудов молча кивнул.
— А когда его можно застать на работе?
— Боюсь, что сейчас вы его никак не застанете. Он в отпуске за свой счет. Попросил отпустить на месяц, ну я и отпустила. Хотя, как мне кажется, не должна была этого делать.
— Почему?
— Потому что, насколько я знаю Владислава Всеволодовича, ему не надо бы замыкаться в себе. Все же всё понимают. Ну помогли бы, заменили кое-где… Если бы ему потребовалось, отпустила бы я его и так на недельку. Но он настоял. Дайте, мол, отпуск, и все. Ну как я буду спорить с человеком, у которого такое горе? Вы же понимаете.
— Вы считаете, что отпуск не пойдет ему на пользу?
— Я не могу однозначно сказать, поскольку мало, по большому счету, знаю Елизарова как человека. Он не очень общительный. Со мной у него всегда были исключительно деловые отношения. Начальник — подчиненный.
